— Почему?
— Уж больно они речистые, хитрые, верткие. На все у них есть свое слово, свое доказательство, своя правда. Они интеллигенты, далекие от нужд и чаяний афганского народа.
— Ну и что дальше? — спросил оперработник, глядя испытующим взором в абсолютно черные зрачки агента.
— Я думаю, что Кармаль очень скоро попросит товарища Тараки отправить его куда-нибудь послом. Он сегодня, с одной стороны, не может смириться с тем, как его «упаковали». С другой стороны, не хочет поддерживать тех парчами-стов, которые требуют от него немедленно вступить в заговор для свержения Тараки. Естественно, он не согласится поехать в Америку в ФРГ или в другую капиталистическую страну. А в СССР его никто не назначит.
— Откуда ты знаешь о том, что какие-то парчамисты собираются свергнуть Тараки?
— От Асадуллы Сарвари — начальника службы государственной безопасности Афганистана. Это бывший летчик, мой близкий друг. Ты с ним незнаком?
— Незнаком. Однако слышал, что он жестоко пытает и убивает людей в застенках АГСА
[19].
— Товарищ Сарвари, поверь мне, очень честный человек, настоящий революционер. А если кого-то он расстрелял или замучил, так это необходимо для победы революции. Товарищ Амин каждый день передает товарищу Сарвари много людей, с которыми ему необходимо разобраться. Большинство из них — западные шпионы, ярые реакционеры, террористы. «Плоха та революция, которая не умеет защищаться», — говорил Ленин. Будь ты или я на его непростой должности, мы бы делали то же самое. Или, пожалуй, проявляли бы еще большую жестокость…
— Значит, Сарвари известно все, что происходит вокруг Кармаля?
— А ты как думал? Ведь он же и подсылает к нему некоторых людей из числа «мнимых парчамистов».
— Ты знаешь этих людей?
— Естественно, нет. Разве Сарвари назовет их имена даже мне, его другу? Да и спрашивать его об этом как-то неудобно. Если вам это нужно, пусть ваш советник, который по линии КГБ приехал к товарищу Сарвари, подробно расспросит его об этом.
— А как ты думаешь, Кармаль догадывается о том, что к нему подсылают таких «мнимых парчамистов»?
— Я не знаю точно, есть ли у товарища Кармаля какие-то конкретные сведения о работе АГСА против него. Но если даже таких сведений у него нет, я не сомневаюсь, что он обо всем догадывается. Он очень умный, очень хитрый и дальновидный политик. Иногда мне кажется, что он умеет читать мысли, предвидеть события.
— И что из этого следует?
— А то, что я уже сказал. Кармаль и его друзья в ближайшее время сами попросятся за границу в качестве послов или на другие должности в разные страны. Они захотят отсидеться, выждать, посмотреть, что будет завтра. И в Афганистан они, скорее всего, больше не вернутся. Мы их сюда не пустим.
— А я и не знал, что ты такой непримиримый противник парчамистов. Раньше ты мне ничего подобного не говорил.
— «Непримиримый противник» — это слишком сильно сказано. Кто я такой, чтобы быть «непримиримым противником» товарища Кармаля и его очень известных в народе соратников? Он может стать моим «непримиримым противником», только если таковым его объявит товарищ Тараки. Пар-чамисты мне действительно не очень-то нравятся, я знаю о них много плохого, не слишком доверяю им, однако, пока товарищ Тараки не скажет, что они наши «непримиримые противники», я их такими считать не могу.
— А он так пока не говорил?
— Пока нет. Я думаю, что сейчас по-настоящему «непримиримым противником» товарища Кармаля является в нашей партии только один человек — товарищ Амин.
— Почему?
— Ты же знаешь, товарищ Кармаль — заместитель товарища Тараки на всех должностях. Случись с Тараки какая-то беда, ну там, гибель в результате несчастного случая, теракта или внезапной болезни, и тогда Кармаль станет законным руководителем партии и государства. А это означает конец политической карьеры товарища Амина.
— А какие у него амбиции?
— Я думаю, он спит и видит одно: как бы занять место товарища Тараки. И потому ему необходимо сегодня убрать Кар-маля и других наиболее популярных в партии и в стране деятелей «парчамистского» крыла НДПА
— А ты, брат, не думаешь, что после того, как он уберет со своей дороги парчамистов, ему захочется избавиться и от своих соперников в стане халькистов?
— Среди нас, халькистов, у товарища Амина нет соперников. Он сегодня второй, после товарища Тараки. И товарищ Тараки не раз давал нам это понять. Кроме того, я уверен, задумай товарищ Амин что-то против одного из нас, товарищ Тараки не допустит несправедливости.
Содержание этой беседы с «Махмудом» показалось Виктору Бубнову очень важным. На следующий день он изложил услышанное от агента в телеграмме, адресованной Центру. Однако никакой реакции из Москвы не последовало.
С началом лета в Афганистан хлынули советники от разных советских ведомств. Направил своего представителя в Кабул и центральный комитет КПСС.
Прежде Валерий Харазов был вторым секретарем ЦК компартии Литвы, кандидатом в члены ЦК КПСС и депутатом Верховного Совета СССР. То есть по номенклатурной шкале он входил в состав высшей советской элиты. А почему выбор пал именно на него? Возможно, сказалось то, что двумя годами ранее он успешно справился с аналогичным заданием, будучи партсоветником в Анголе.
В три дня собрался литовский секретарь в дальнюю дорогу. Тот же Ульяновский, напутствуя его, честно признался: «Я не знаю, чем ты там будешь заниматься. На месте сам сориентируешься. Мой тебе совет следующий. Постарайся не допустить трех бед: раздрая между ЦК и армией, между правительством и религиозными деятелями, между властью и племенами. В истории Афганистана было много случаев, когда обиженные племена приходили в Кабул и свергали правительство».
Кандидат в члены политбюро Пономарев тоже был краток: «Ситуация в партии непростая. “Хальк” и “парчам” по-прежнему, несмотря на наши титанические усилия, продолжают враждовать. Происшедшее год назад объединение носит скорее механический, формальный характер. Прежде мы больше сотрудничали с парчамистами и знаем их лучше. Вы, кстати, разберитесь там, как правильно называть второго человека в партии — Бабрак Кармаль или Кармаль Бобрак?»
Вот и все напутствие. Харазов понял, что не очень-то расположены на Старой площади к беседам об Афганистане. Ему показалось, что как-то раздражала коллег эта афганская тема, неприятной была для них. Только несколько месяцев спустя он уяснит, в чем дело: из Кабула что ни день поступала неприятная информация, на которую следовало реагировать. А как реагировать — этого никто не знал. «Разберешься на месте» — вот и весь наказ.
В Афганистане, едва Харазов ступил на раскаленный бетон кабульского аэродрома, его приветствовал невысокий человек в афганской военной форме, но без знаков отличия: