Понимая, что нехорошо держать афганских министров в машине, я пригласил их внутрь, организовал чай В какой-то момент, воспользовавшись тем, что мы остались с глазу на глаз, Сарвари тихо спросил: «Как отнесется Советский Союз, если мы ликвидируем Амина»? Я снова, уже в который раз, прибег к выработанной формулировке: «Мы выступаем за единство в афганском руководстве, это наша принципиальная позиция. Лично я считаю, что нельзя кому-либо позволить расколоть партию. Больше я вам сказать ничего не могу. Это ваше внутреннее дело». Но Сарвари, кажется, понял меня так, что мы не будем возражать против реализации его радикальных планов. «Эх, как мы не догадались сделать это раньше? Я собственными руками должен был задушить Амина, когда он приходил к Тараки».
Меня позвали к городскому телефону, звонил майор Тарун. Видимо, Акбари сообщил ему о наших гостях, потому что он не без ехидства спросил у меня: «А что, сегодня в советском посольстве какой-то прием»? Я отделался отговоркой, мол, только прилетел, еще ничего не знаю.
Ватанджар попросил разрешения воспользоваться нашим городским телефоном. В сопровождении одного из дипломатов он пошел к дежурному и стал названивать, как мы поняли, командирам расположенных вблизи Кабула воинских частей, призывая их выступить против Амина. Правда, разговор велся на пушту, поэтому наш дипломат понял далеко не все. Уже позднее выяснилось, что почти все командиры, закончив беседовать с Ватанджаром, тут же перезванивали начальнику Генштаба Якубу и пересказывали ему сутьразго-воров. Для нас это были очень неприятные минуты, поскольку говорил Ватанджар по открытой линии, которая почти наверняка контролировалась людьми Амина. Получалось, что заговорщики с территории совпосольства поднимают против премьер-министра воинские части.
Потом из дворца вернулись наши представители и сели составлять телеграмму по итогам своей встречи. А у дежурного опять зазвонил телефон, просили соединиться с Ватанджаром. Сначала с ним в довольно грубой форме говорил Амин: «Ну что, герои революции, испугались, как крысы?». Затем трубку взял Тараки, который успокоил министров и рекомендовал им ехать по домам, сказав, что их жизни ничего не угрожает.
А.М. Пузанов, советский посол в Кабуле:
К концу августа Амин уже плотно обложил своего «учителя» красными флажками, ситуация становилась все более угрожающей не по дням, а по часам. Тараки ни в коем случае нельзя было покидать Кабул. Но он был по-прежнему беспечен.
Для поездки на Кубу он попросил у нас самолет. Но вдруг буквально за сутки до вылета Тараки заявляет: «Я полечу на своем самолете». Незадолго до этого афганцы приобрели в США подержанный «Боинг» — его-то и имел в виду Тараки. Почему он так круто изменил свое решение? Мы решили: тут что-то нечисто. Мало ли что может произойти: самолет старый, экипаж непроверенный. Я начал его увещевать: «Нехорошо, товарищ Тараки. Наш самолет из правительственного авиаотряда уже находится в Ташкенте. Реакция советского руководства на ваш отказ воспользоваться им может быть негативной». Следующим утром Амин мне звонит: «Не требуется вашей помощи, у нас свой самолет есть». Ну тут уж я жестко поговорил с ним: «Нет! Будет так, как запланировано первоначально».
Что стояло за этой возней, теперь уже никак не узнать. Возможно, ничего особенного, а может, Амин замышлял какую-то авантюру.
Во время встречи в Кремле Брежнев в общих чертах нарисовал афганскому руководителю картину грозящей ему опасности. И что вы думаете! Вернувшись на родину, Тараки не принял никаких ответных мер. Трудно сказать, чем это было продиктовано. Либо Амин сумел убедить его в том, что опасения не имеют под собой почвы, либо он просто-напросто не придал значения нашим предупреждениям. Одним словом, все продолжалось как прежде. А между тем Тараки ничего не стоило цивилизованным путем «укоротить» Амина. Скажем, снять с высоких постов — хотя бы за организованные им репрессии. Но нет…
Когда мы поняли, что Амина уже не остановить, дали об этом предельно откровенную телеграмму в Центр. По ВЧ мне звонит первый заместитель министра иностранных дел Корниенко и диктует текст ответа на нашу телеграмму: «Посетите немедленно товарища Амина и передайте ему следующее. В Афганистане идет война. В этой тревожной обстановке Советский Союз проявляет серьезную озабоченность тем, что в партии и афганском руководстве нет единства, продолжаются распри. Считаем своим долгом самым серьезным образом предупредить, что если вы не примете немедленных и чрезвычайных мер, то последствия могут быть самыми тяжелыми». Я не дословно передаю сказанное по телефону, но смысл был таков.
Уже поздно вечером поехали в Арк. Вместе со мной были Павловский, Горелов, Иванов и переводчик Рюриков. Заявили Тараки: «Мы имеем поручение сообщить точку зрения советского руководства, но хотим, чтобы при разговоре присутствовал и товарищ Амин». — «Он здесь, во дворце, — невозмутимо отвечает нам Тараки, — сейчас его позовут». И действительно, вскоре приходит Амин — в восточном халате и шлепанцах, словно он находился в соседней комнате и мы его с постели подняли. Как он там оказался? Почему в таком виде? Еще одна загадка.
Я довел до их сведения депешу из Москвы. «Да, в нашем руководстве существует немало разногласий, — ответил Тараки. — Но где их нет? Доложите советским друзьям, что мы благодарим их за участие и твердо заверяем: все будет в порядке».
Амин в ходе этой встречи тоже выглядел абсолютно невозмутимым, уверенным в себе, будто это не о его происках шла речь. Он также взял слово: «Я согласен со всем, что сказал здесь дорогой товарищ Тараки, хочу только добавить: если мне вдруг придется уйти на тот свет, я умру со возгласом “Тараки” на устах. Если же судьба распорядится так, что Тараки покинет этот мир раньше меня, то я свято буду выполнять все заветы вождя и учителя».
Хочу обратить ваше внимание на то, что до развязки оставались считанные часы.
Мы вернулись в посольство, где обнаружили нежданных гостей — четверку халькистов. Я предложил немедленно выдворить их, но коллеги были настроены по-другому, ведь все афганцы на тот час являлись официальными лицами, трое входили в состав правительства, и формально они имели право даже в такой поздний час приехать в посольство для консультаций.
С.М. Гулябзой, министр связи в правительстве ДРА:
Советские товарищи были против поездки Тараки на Кубу. Я тоже был против. Сам Тараки сомневался: ехать или нет? Но тут Амин пошел на хитрость. На собрании партактива, в присутствии 500 или 600 человек он взял да и объявил: «Наш великий вождь едет на Кубу, чтобы участвовать в совещании руководителей стран — членов Движения неприсоединения». Ну тут, конечно, бурная овация, крики «ура». Тараки мне говорит: «Как теперь не ехать, раз этот болтун уже на весь свет растрезвонил»? Я ему посоветовал прикинуться больным. Отказался. «Тогда отправляйтесь, но не на десять дней, а дней на пять». Тараки согласился с этим, пообещал вернуться побыстрее, но слова своего не сдержал, пробыл в этой поездке ровно десять дней, которые Амин использовал для подготовки к завершающему удару.