Мне нужен страж порядка, и я точно знаю, где его найти: близ полицейского комиссариата Сен-Тома-д’Акен на углу бульвара Распай.
– Мсье! – кричу я, подходя ближе. – Я полковник французской армии, а этот человек преследует меня. Прошу вас арестовать нас обоих и препроводить к вашему начальству, чтобы я мог подать официальную жалобу.
Полицейский двигается с отрадной ловкостью.
– Вы имеете в виду этого господина, полковник? – Он берет под локоть запыхавшегося агента.
Рыжебородый тяжело дышит:
– Отпусти… меня… идиот!
Второй агент – этот одет под коммивояжера, в руке дешевый портфель, – видя, чтó происходит, разоблачает себя, перебегает улицу и начинает защищать напарника. Он тоже вспотел, тоже злится, тоже отпускает оскорбительное замечание по поводу умственных способностей полицейского в форме, и тут страж порядка выходит из себя. Через минуту они оба оказываются задержанными.
Десять минут спустя я оставляю мое имя и адрес дежурному сержанту в комиссариате и ухожу без сопровождения.
Улица Гренель близко – за углом. Дом номер 11 являет собой внушительное старинное сооружение. Я оглядываюсь, не следит ли кто за мной, потом звоню. Дверь открывается почти сразу, горничная впускает меня. За ней в коридоре ждет взволнованный Луи.
– За тобой следили? – Он смотрит мне за спину.
– Удалось оторваться.
Я отдаю горничной зонт и шляпу. Из-за притворенной двери доносится гул мужских голосов.
Луи помогает мне снять пальто.
– Ты уверен, что хочешь сделать это?
– Где они? Там?
Я сам открываю дверь. Шесть мужчин средних лет в визитках стоят вокруг горящего камина, переговариваются, потом, повернувшись, смотрят на меня: я вспоминаю групповой портрет Фантена-Латура «Дань памяти Делакруа»
[57].
– Господа, это полковник Пикар, – говорит Луи.
На секунду комната погружается в тишину, а потом один из группы – лысый, с густыми обвислыми усами – я узнаю в нем Жоржа Клемансо, левого политика и издателя радикальной газеты «Орор», – начинает хлопать в ладоши, к нему присоединяются все остальные. Луи подталкивает меня в комнату, и в это время еще один человек из группы, щегольски одетый и привлекательный, громко говорит:
– Браво, Пикар!
Я узнаю и его по фотографиям группы наблюдения, проходившим через мой стол, – Матье Дрейфус. Я пожимаю всем по очереди руки, и обнаруживается, что так или иначе знаю этих людей – внешне или по их деятельности: издатель Жорж Шарпантье, в чьем доме мы и находимся, человек с густой бородой – сенатор от департамента Сена, Артур Ранк – старейший из мужчин в комнате, Жозеф Рейнах – еврей, член палаты депутатов, политик левого крыла, и, конечно, невысокая толстая фигура, последний человек, которому меня представляют, – Эмиль Золя.
В столовой подают великолепный второй завтрак, но мне приходится слишком много говорить – есть мне некогда. Я обращаюсь к остальным гостям: я должен сказать то, что считаю нужным, и уйти, поскольку каждая лишняя минута, проведенная вместе, увеличивает вероятность обнаружения нашей встречи полицией.
– Возможно, мсье Шарпантье и считает, что его слуги выше подозрений, но мой опыт доказывает: к сожалению, слуги нередко оказываются информаторами уголовной полиции.
– Мой опыт говорит то же самое, – добавляет Матье Дрейфус.
– Приношу вам свои извинения по этому поводу, – кланяюсь я ему.
Против меня висит большой портрет жены Шарпантье с детьми кисти Ренуара, и я, рассказывая мою историю, время от времени скольжу по картине взглядом и испытываю странное чувство выпадения из реальности, которое иногда охватывает меня, если я говорю с группой людей. Я заявляю, что им следует присмотреться к некоему полковнику Арману дю Пати де Кламу, этот офицер первым допрашивал Дрейфуса, и именно его грязное воображение во многом определило ход дела. Я описываю использовавшиеся методы допроса, их можно приравнять к пытке. Потом еще был мой предшественник, полковник Сандерр, больной человек, который проникся ложным убеждением, что шпион находится в Генеральном штабе. Заявляю, что самое большое заблуждение общества – убежденность, будто немцам передавались критически важные с военной точки зрения материалы, тогда как на самом деле шпион передал материалы самые пустяшные. Но обращались с Дрейфусом – секретный процесс, публичное разжалование, заключение на Чертовом острове – крайне жестоко, и все уверились, будто само существование Франции было поставлено под угрозу.
– Люди говорят друг другу: «Дыма без огня не бывает», тогда как на самом деле тут и огня-то никакого нет. И чем дольше длится этот скандал, тем громаднее и абсурднее становится несоответствие между первоначальным преступлением и колоссальными усилиями, которые предпринимаются, чтобы прикрыть юридическую ошибку.
Я вижу, как в дальнем конце стола Золя делает записи в блокноте. Я замолкаю, чтобы пригубить вина. Один из детей на картине Ренуара сидит на большой собаке. Рисунок собачьей шерсти перекликается с цветом платья мадам Шарпантье, и композиция, кажущаяся естественной, на самом деле искусно продумана.
Я продолжаю. Не раскрывая секретной информации, рассказываю им, как более двадцати месяцев назад обнаружил истинного предателя, Эстерхази, и как Буадефр и в особенности Бийо поначалу поддерживали мое расследование, но потом совершенно изменили свои взгляды, поняв, что это неминуемо приведет к пересмотру дела Дрейфуса. Я рассказываю о моей ссылке в Тунис, о попытке Генерального штаба отправить меня в такие места, откуда я вряд ли вернулся бы живым, о том, как они используют фальшивки и ложные показания, которые были представлены генералу Пельё, чтобы состряпать против меня дело на тот самый манер, каким они состряпали дело Дрейфуса.
– Мы, господа, оказались в нелепой ситуации, когда армия настолько упорствует в своем нежелании освободить невиновного, что активно помогает виноватому избежать наказания и к тому же усердствует в моем устранении. Если получится, то навсегда.
– Просто фантастика! – восклицает Золя. – Самая удивительная история, какую я слышал.
– Такая история, что начинаешь стыдиться Франции.
Клемансо тоже делает записи, потом говорит, не поднимая головы:
– И кто же из высшего руководства в военной иерархии, по вашему мнению, полковник Пикар, виновен в большей степени?
– Среди высшего руководства я бы выделил пять генералов: Мерсье, Буадефр, Гонз, Бийо и теперь Пельё, который проводит операцию прикрытия, замаскированную под расследование.
– И что, как вы думаете, теперь случится с вами, полковник? – спрашивает Матье Дрейфус.
Я закуриваю.