Офицер и шпион - читать онлайн книгу. Автор: Роберт Харрис cтр.№ 95

– Полковник Анри, у вас есть какие-нибудь сомнения в том, что вы видели, как полковник Пикар показывал документы из так называемого секретного досье мэтру Леблуа? – спрашивает Люксе.

– Никаких сомнений, генерал. Я зашел в его кабинет как-то днем по служебным делам, а у него на столе лежала секретная папка. Я ее сразу же узнал, потому что она была маркирована буквой «Д», которую я написал своей рукой. Папка была раскрыта, и полковник показывал документ, содержащий слова «этот опустившийся тип Д.», своему приятелю мсье Леблуа. Я видел это так же четко, как вижу теперь вас, генерал.

Я ошеломленно смотрю на Анри – неужели он может лгать так бесстыдно? Он смотрит на меня без малейшего смущения.

«Прикажите мне расстрелять человека, и я сделаю это».

Люксе продолжает:

– И вы, полковник Анри, таким образом, свидетельствуете, что сразу же вызвали майора Лота и мсье Гриблена и описали им увиденное?

– Да, я был глубоко потрясен тем, что видел.

– И вы оба по-прежнему утверждаете под присягой, что такой разговор имел место?

– Да, генерал, – нервно отвечает Лот.

– Абсолютно, генерал, – подтверждает Гриблен. Он стреляет в меня глазами. – Могу также добавить, что и я видел, как полковник Пикар показывал документ своему другу.

Я понимаю, что они возненавидели меня гораздо сильнее, чем ненавидели Дрейфуса. Я сохраняю спокойствие.

– Позвольте спросить, господин председатель, не может ли мэтр Леблуа прийти в суд и высказать свое мнение?

– К сожалению, мсье председатель, – отвечает Тезена, – мэтр Леблуа в настоящее время находится в Страсбурге.

– Нет, – говорю я. – Он вернулся вчера вечером, привез тело отца и ждет внизу.

– Да? – пожимает плечами Тезена. – Мои извинения – я не знал.

Приходит Луи. Хотя он и скорбит по отцу, но на удивление собран. Ему задают вопросы о встрече и секретном досье, он утверждает, что такой встречи не было, никакого досье он не видел – видел только «какую-то чепуху про почтовых голубей». Потом поворачивается к скамье свидетелей:

– Не мог бы суд спросить полковника Анри, когда, по его мнению, состоялась предполагаемая встреча?

Люксе жестом предлагает Анри ответить, и тот говорит:

– Да, это было в сентябре девяносто шестого.

– Это совершенно невозможно, – отвечает Луи. – Мой отец впервые слег в девяносто шестом, и весь период с августа по ноябрь этого года я провел в Страсбурге. Я в этом абсолютно уверен. Я даже могу подтвердить это, потому что по условиям выдачи мне визы должен был ежедневно во все время моего пребывания в Страсбурге являться к немецким властям.

– Вы не могли ошибиться с датой, полковник Анри? – спрашивает Люксе.

Анри изображает, что погружен в размышления, наклоняет голову то в одну, то в другую сторону.

– Да, я думаю, что мог. Возможно, это случилось раньше. Или позже.

– Или вообще не случилось, – подсказываю я, – потому что секретная папка попала в мое распоряжение только в августе, что может подтвердить мсье Гриблен, именно он извлек ее из стола Анри. А в октябре генерал Гонз, – я указываю на него, – забрал у меня папку. Так что ничего этого не было.

– Что ж, я не уверен… – Анри впервые запинается, кажется смущенным. – Могу только повторить то, что видел…

– Если позволите мне сделать наблюдение, мсье председатель, – приходит ему на выручку Пельё, – с расстояния более чем в год назвать точную дату бывает затруднительно…

Люксе согласен. Заседание продолжается. Ко времени второго завтрака мне позволяют сойти со свидетельской трибуны.

Адвокат Эстерхази просит пять часов для составления заключительной речи. Слушания продолжаются до девяти вечера. В какой-то момент во время монолога его адвоката Эстерхази, кажется, задремывает, его лысый череп откидывается назад. Когда наконец судьи удаляются для вынесения приговора, Эстерхази проводят мимо меня, и он отдает мне неуклюжий салют, в котором не намек, а неприкрытая издевка.

– Ну и мошенник!

Я встаю вместе с Луи размять ноги. Предполагаю, что у нас впереди несколько часов ожидания. Но не проходит и пяти минут, как раздается крик: «На караул!» – и двери открываются. Судьи занимают свои места, и секретарь суда зачитывает приговор: «Именем народа Франции… суд единогласно приходит к выводу… обвиняемый невиновен… его честь, как определяет суд, остается незапятнанной…»

Остальные слова не слышны за бурей аплодисментов, которые взрываются в каменных стенах. Мои собратья-офицеры топают ногами. Аплодируют. Выкрикивают: «Да здравствует армия!», «Да здравствует Франция!» и даже «Смерть евреям!». Результат предрешен. Я должен был бы уже ко всему привыкнуть. Но все же существуют границы того, насколько воображение может подготовить нас к катастрофе. Мы с Матье выходим из зала суда, сопровождаемые свистом и оскорблениями: «Смерть еврейским заговорщикам!» – «Смерть Пикару!» – и у меня такое ощущение, будто я свалился в ствол шахты, выбраться из которой невозможно. Все погрузилось в темноту: и в самом деле, положение Дрейфуса сейчас хуже, чем полгода назад, потому что теперь он дважды осужденный. Невозможно представить, что армия пойдет на третий суд.

На улице за тускло освещенным двором, несмотря на холод, собралась толпа в тысячу человек. Они ритмично хлопают в ладоши и скандируют имя героя: «Эс-тер-ха-зи! Эс-тер-ха-зи!» Мне хочется одного – поскорее уйти оттуда. Иду к воротам, но Луи и Матье останавливают меня.

– Ты пока не должен туда выходить, Жорж, – предупреждает меня Луи. – Твоя фотография печаталась в газетах. Они тебя порвут.

В этот момент из здания суда выходит Эстерхази в сопровождении своего адвоката, Анри и дю Пати, за ними идет аплодирующая свита облаченных в черное солдат. Лицо Эстерхази преобразилось, чуть не светится от торжества. У него накидка, он величественным жестом набрасывает ее на плечо и выходит на улицу. Кто-то кричит: «Шапки долой перед мучеником, пострадавшим от рук евреев!»

Матье прикасается к моей руке:

– Теперь мы можем идти.

Он снимает свое пальто и помогает надеть его на мой бросающийся в глаза мундир. Опустив голову, я иду между ним и Луи, проталкиваюсь на улицу Шерш-Миди и поворачиваю в сторону, противоположную той, куда направляется Эстерхази, спешу по мокрому тротуару туда, где вдали видны двигающиеся экипажи.

На следующий день хоронят отца Луи, Жоржа-Луи Леблуа. Лютеранский пастор, убежденный сторонник научного прогресса, радикальный мыслитель, отрицавший божественность Христа, Жорж-Луи завещал кремировать его прах. Но в Страсбурге нет крематория, потому церемонию перенесли в Париж, в новый крематорий на Пер-Лашез. Тишина громадного кладбища с его тенистыми аллеями, с серым городом в долине внизу, тянущейся к голубым холмам на горизонте, производит на меня сильное впечатление. Провожающие подходят ко мне выразить сочувствие по поводу вчерашнего вердикта, пожимая руку, говорят вполголоса, отчего я чуть ли не чувствую себя самого умершим и пришедшим на собственные похороны.