— Тропин чего поделывает?
— Семью на Шанежную увез. Сам у Богомяковых живет. Вечером один по селу не ходит.
— Вот, а ты говоришь, не слышно о нас, — Смолин заулыбался. — Боится нас, вот и семью увез, чтоб одному сподручнее удирать. Знает, что мы с бабами не воюем.
Поселилась Устя в землянке, оборудованной под лазаретную подсобку. Заправляла всем здесь рослая грудастая казачка: строго стерегла бутылочки с йодом, скудные запасы перевязочного материала, спирт.
— Вдвоем-то нам с тобой, девка, веселее будет.
Утром Устя проснулась и не сразу поняла, где она находится. Грудастой тетки Дарьи в землянке не было. Девушка открыла тяжелую дверь, зажмурилась от яркого света. Голубело небо. Деревья отбросили на белый снег четкие тени. Где-то недалеко уверенно барабанил дятел.
— Как на новом месте спалось? — крикнул от большого костра Николай. — Кто приснился?
На душе у девушки спокойно. Исчезли все вчерашние страхи. Она подошла к брату.
— Варишь? — кивнула она на громадный чугунный котел над костром.
— И это приходится делать.
Устя взяла черпак, помешала варево, почерпнула, попробовала.
— Так и есть, не солено. Эх, мужик ты мужик. Отойди. Сама справлюсь.
К костру подошел дядя Андрей.
— Да, задала ты нам, девка, задачу.
Устя удивленно вскинула брови.
— Бумаги мы у японцев кое-какие забрали. Пакет там еще. Важный, должно быть, пакет, под печатями. А что в этих бумагах, сам черт не разберет. Не по-русски, так оно и есть не по-русски.
На второй день праздника парни и девки собрались на вечерку в зимовье бабки Аграфены.
— А мне чо? По мне хоть до утра пляшите. Зимовья не жалко. Мешать вам не буду.
Аграфена легко, по-молодому взобралась на печь.
— Вот отсюда мне все видно и слышно. Где стаканчики стоят — сами знаете.
Лучка сидит под божничкой. Чуть растягивая меха, играет что-то свое, для себя. Парни и девки приходят, раздеваются, бросают полушубки за печь.
На вечерку пришли и подростки. Они столпились у дверей, с любопытством смотрят на собравшихся.
— Вы, мелочь, идите по домам. Пейте молоко да ложитесь спать, — выпроваживает ребятишек Северька.
— Я их сейчас!
Сделал страшное лицо Федька. Схватил ухват, двинулся на подростков. Те со смехом и криками вылетели за дверь.
— Ты не уходи, — задержал Федька Степанку. — Будешь нужен. А пока шагай за печку и не показывай носа. Не путайся под ногами.
Степанка рад любой возможности остаться и не заставляет себя упрашивать. Все здесь интересно. Он слышит, как Лучке заказали «Подгорную». Гармонист прошелся пальцами по ладам сверху вниз, затем снизу вверх, склонил голову над гармонью, словно прислушиваясь к голосам. Гармонь сделала глубокий вдох и рявкнула. Дробно ударили каблуки, замелькали радужные подолы девок, задрожал огонек лампы.
Чтоб лучше видеть, Степанка забрался на печь к Аграфене.
— Что, Степанушка, прогнали тебя варнаки-то? А ты не обижайся. Тут на печке еще лучше.
— Не, я сам, — засмущался Степанка.
Казалось, плясала землянка. Метались по стенам темные тени, звякала в кути посуда, визжали девки, тоненько заливались колокольцы на гармошке.
Гармошка, будто натолкнулась на стену, замолчала. Лучка вытер вспотевший лоб большим платком. Плясуны кинулись к лавкам. Часть парней прошла за печку. Из-за ситцевой занавески слышалось довольное кряканье, бульканье разливаемой из бутылок водки.
За полночь некоторые стали расходиться, но на вечерке по-прежнему было шумно и весело. Когда закрылась дверь за Васькой Ямщиковым, Федор потянул Степанку за пятку.
— Слезай с печи.
Он наклонился к братану, что-то зашептал ему на ухо. Степанка широко расплылся в улыбке, согласно кивал головой. Затем нахлобучил не по размеру большую шапку, вылетел за дверь.
— Одна нога здесь, другая там! — крикнул ему вдогонку Федька. — Ты чего, друг, грустишь? — толкнул он кулаком в бок Северьку.
Степанка вернулся быстро. С порога он подмигнул Федьке, скинул курмушку и полез на печку.
Тяжелая дверь хлопнула снова. Как ни увлечены были парни и девки танцами, а вошедшего заметили все. Около порога стояла Устя. Белое морозное облачко, прорвавшееся с улицы, медленно оседало около ее ног.
Лучкины пальцы стремительно полетели по перламутровым клавишам, а гармонь, будто хватила живой воды, забыла про усталость, заговорила молодо и чисто. Спавший на полу у двери завернутый в козью доху Леха Тумашев открыл глаза, крикнул удивленно:
— А ты как тут?
Громадный Северька стоял молча и растерянно, счастливо улыбался.
Рыжим чертом прыгнул к двери Федька.
— Устя, в круг!
Зардевшаяся Устя, смущенная всеобщим вниманием, несмело сделала шаг вперед, а затем, словно подхваченная музыкой, порывисто сбросила полушубок, рванулась на середину зимовья.
Вот уже три дня Устя жила на Шанежной у своих дальних родственников. Соседи были надежные, но все-таки при каждом стуке кидалась за ситцевую занавеску. Вездесущий Федька чуть не раньше всех узнал о приезде зазнобы своего друга. От Федьки Устя прятаться не стала, сама вышла из-за занавески.
— А ты чего не удивляешься, что я жива? — спросила Устя.
Федька вместо ответа показал крупные ровные зубы, весело подмигнул.
— На вечерку придешь?
Устя затуманилась.
— Боюсь я. Вдруг кто лишний узнает. Нашим тогда житья не будет.
— А ты не бойся. Придешь, когда одни свои останутся. Я пришлю кого-нибудь. Ты только не спи.
— Да что ты! — Устя обрадованно замахала руками.
Она уже смирилась, что праздник для нее будет скучным, и теперь, счастливая от возможности хоть немного поплясать на веселой вечерке, не скрывала своего состояния.
Серебром заливались колокольчики на гармошке. Не сходила блаженная улыбка с лица Северьки, наверстывая скучные часы ожидания, плясала Устя. От порога хватал за ноги, взлаивал собакой и пьяно хохотал нескладный и всегда молчаливый парень Леха Тумашев. За печкой допивал очередную бутылку Федька Стрельников. Спал на печи Степанка. Вечерка шла своим чередом.
Расходились под утро. В стылом воздухе охрипшие голоса парней выкрикивали частушки. В некоторых частушках в забористый мат вплетались имена поселковой верхушки. Досталось и попу, и начальнику милиции, и даже есаулу Букину.
Трещал лед на Аргуни, лаяли взбудораженные собаки.
Месяц прошел с тех пор, как увезла Устя японцев на завод, а для Северьки кажется — год. Голова кругом, не верится, что вот она, идет рядом, прижимается.