Рыба и другие люди - читать онлайн книгу. Автор: Петр Алешковский cтр.№ 52

У нее было отличное настроение. Ее немощная рука слабо сжалась, взяв в плен мои пальцы.

8

Марк Григорьевич улетел тем же вечером. Позвонил из аэропорта, извинился, что не сумел зайти, наговорил с три короба: мастер-класс, репетиция…

Днем следующего дня звонок в дверь оторвал меня от гладильной доски. Бабушка спала, я занималась делами по дому. В восемьдесят четвертую я больше не наведывалась, понимала, что мои возможности исчерпаны. Юлька должна была сама принять волевое решение. Я не знала этого мира, как раз волю-то наркотик отнимает первым делом.

На пороге стоял высокий крепкий мужчина в джинсовой куртке и вельветовых брюках. Я обратила внимание – руки у него были большие, узловатые, со вздувшимися венами, очень сильные, коротко стриженная, аккуратная борода. На вид за пятьдесят, может быть, к шестидесяти. Я ожидала увидеть Юльку, и на лице у меня, наверное, отразилось недовольство.

– Извините, Вера, мне про вас рассказывала Юля. Я Валентин Егорович, отец Антона.

– Пожалуйста, заходите. – Я опешила: встречаться с ним в мои планы не входило.

– Вера, – сказал он с нажимом, – очень прошу вас пойти сейчас со мной. Возьмите свои лекарства, с Антоном очень плохо.

– «Скорую» вызывали?

– Боюсь, не успеют, повезем в Боткинскую – это рядом, а если сумеете купировать приступ, тогда лучше сдать его лечащему врачу. Врач ждет – я ему позвонил.

– Что с ним?

– Задыхается, весь посинел. Я зашел случайно – дверь нараспашку, Юльки нет. Идемте скорее.

Как была – в майке и домашней юбке – я пошла за ним.

Антон сидел на кровати, привалившись к стене: беспокойные глаза, лоб в холодном поту. Он протянул мне руку, но вдруг тяжело закашлялся, сплюнул прямо на подушку светлый ком пенистой мокроты. Он не мог говорить, силился выдохнуть, но это давалось ему с трудом. В груди у него клокотал вулкан. Лицо было бледное, с синюшным оттенком. Наконец неимоверным напряжением сил он выпустил воздух, и тут началась одышка – жуткий испуг перекосил лицо, рука, тянувшаяся ко мне, повисла плетью. Я достала стетоскоп – под легкими четко прослушивались влажные хрипы. Тоны сердца приглушены, пульс частый, слабого наполнения.

– Что с ним? – Валентин Егорович принял у меня стетоскоп.

– Похоже на сердечную астму. Все это время он лежал?

– Не знаю, я застал его уже сидящим в постели.

– Это часто случается ночью, при горизонтальном положении тела – увеличивается приток крови к сердцу, а может, сыграло роль психическое перенапряжение.

Услышав диагноз, Антон забился в приступе кашля.

– Откройте окно! Нужно побольше воздуха! И держите его, он уже и сидеть не в силах.

Валентин Егорович по-военному точно выполнил мои указания – никакой растерянности. Он крепко держал сына за плечи. Я вколола камфору, затем медленно ввела строфантин с глюкозой, затем внутримышечно эуфилин. Антон ожил на глазах, его немного отпустило, он задышал, принялся шарить рукой по груди, словно пытался нащупать то, что мешало ему дышать.

– Ну как, доедет? Думаю, в сорок минут уложимся.

– Вызывайте «скорую», теперь самое время.

– Вера, – резким тоном заговорил Валентин Егорович, – вы должны мне помочь. «Скорая» повезет в Боткинскую или в районную. Ему нужна специализированная реанимация (он выделил слово «специализированная» голосом). Другим врачам я просто не доверяю.

Антон, гаденыш, дышал уже почти ровно, синюшность спадала, кислород начал красить лицо в живой цвет.

– Вера, слушай его, папа знает… – Он не договорил и опять закашлялся, но уже легче, не выворачиваясь наизнанку.

– Очень прошу. – Глаза его неотрывно сверлили меня, как на сеансе гипноза.

– Это будет на вашей совести.

Сын покорно кивнул головой. Мы быстро его одели, поддерживая с двух сторон, спустили на улицу. Усадили в машину. Я села с ним на заднее сиденье.

Валентин Егорович рванул так, что взвизгнули покрышки. Я открыла оба окна – Антону нужен был свежий воздух. Он повалился мне на плечо, хлопал глазами – приступ здорово его напугал и лишил сил, он дышал, внимательно прислушиваясь к организму. Машинально я начала гладить его по голове, успокаивать – парень прижался ко мне, как замерзшая обезьянка к уличному фотографу, его била дрожь.

Валентин Егорович использовал любое свободное пространство на дороге, водители уступали. Но на каком-то светофоре мы влипли в пробку.

– Как он? – спросил вдруг Валентин Егорович, не поворачивая головы.

– Нормально, оживает. – Я поймала в зеркальце его взгляд, сосредоточенный, изучающий.

Машины все же двигались. Навстречу шли уличные торговцы, совали в открытые окна поддельные часы, рекламные листочки, за ними тянулись нищие. Я вдруг увидала знакомую одежду – таджикский стеганый халат, препоясанный матерчатым поясом, тюбетейка. Старый седобородый мужчина с иссушенным лицом вел за руку девочку. Правая его рука, сложенная чашей, тянулась к окнам машин. Подавали ему мало. Таджик кланялся, благодарил. Я-то знала, что никакой он не таджик, а таджикский цыган, наши мужчины никогда не станут просить милостыню. Наконец старик поравнялся с машиной. Валентин Егорович дал ему какую-то мелочь.

– Спасибо, уважаемый!

Цыган мельком взглянул на заднее сиденье. Это был Ахрор. Включился зеленый, машина медленно тронулась. Я рванулась к окошку, опустила стекло до конца, высунула голову по плечи:

– Ахрор! Ако Ахрор!

Он не оглянулся. Мой голос потонул в шуме моторов.

– Ахрор! Ахрор!

Девочка оглянулась, проводила нас отрешенным взглядом, она тоже не расслышала меня.

– Неужели знакомый?

Голос Валентина Егоровича привел меня в чувство.

– Показалось… Он не может быть здесь, никак не может.

– Заедем на обратном пути, обычно они со своих мест никуда не уходят.

Машина понеслась – до самой клиники мы не разговаривали. Въезжая в ворота, Валентин Егорович сказал сыну:

– Тебе оказана честь, Александр Данилович сам вышел на улицу.

Врач, здоровенный вальяжный дядька с веселым лицом, открыл дверцу, вытянул Антона за руку, похлопал по плечу.

– С возвращеньицем. Давай-давай, сам дойдешь, – подстегнул больного, видя, как безвольно подгибаются его ноги. Антон среагировал на голос, выпрямился, старался выглядеть молодцом.

Я рассказала Александру Даниловичу, что колола.

– Отлично, фельдшерская выучка? – ничто, кажется, не могло порушить его веселого настроения.

– Сестринская, но когда-то в больнице работала.

– Угу! – Он со значением почесал нос. – Звоните, как обычно, – кивнул на прощанье Валентину Егоровичу и шепнул мне на ухо: – Спасибо, вы все сделали профессионально, сейчас же им займемся. – Опять напустил на себя бодрый вид и повел больного в свои владения.