Ничья земля. Книга 2 - читать онлайн книгу. Автор: Ян Валетов cтр.№ 86

– Но у нас нет этой пары лет, – закончил за него президент.

– Да, – подтвердил Бидструп печально. – У нас вообще нет времени. Поэтому нам нельзя было форсировать отношения. Нужно было тянуть время, успокаивать соседей, идти на компромиссы, и только тогда, когда мы сварили последний шов на новой «нитке», ударить по наглому чугунному лбу хохлов и объяснить, кто будет курить, а кто сосать. Именно из этих соображений я всегда проводил взвешенную политику в своем ведомстве и просил вас о том же. Но были и другие советчики… Не факт, что сделанное было сделано неправильно. Но то, что несвоевременно – это точно. И, к сожалению, я не вижу путей, чтобы все исправить.

– Семейная ссора зашла слишком далеко?

– Я думаю – да.

– А ошибка была? Ты уверен в том, что мы не получили бы эскалации в отношениях в любом другом случае?

– Была. Ошибка не принципиальная, просто мы поторопились. Размахивали саблей, которую пока не выковали. Но кому теперь от этого легче?

– Красивое сравнение… Невыкованная сабля. Ты намекаешь на то, что это моя ошибка?

– Вы, Александр Александрович, слишком лично воспринимаете страну, – сказал Кукольников безо всякой иронии. – И, наверное, поэтому каждую ошибку считаете своей. У вас, как у любого человека, который не боится принимать на себя ответственность, ошибок было предостаточно. Но не думаю, что вы ответственны за смену геополитических ориентиров в соседних странах. Вы могли это отсрочить, но не отсрочили.

– Уже легче, – невесело пошутил Крутов. – Только знаешь, Пал Андреевич, во всем, что происходит, всегда виноват тот, кто мог все исправить, но не исправил. Мог сделать, и не сделал. И не важно почему. Люди редко знают причины провалов, но зато хорошо видят последствия. Я бы даже сказал так – людей редко интересуют причины.

– Я бы продолжил, – добавил Бидструп. – Люди редко замечают и последствия, если они не касаются их лично.

Они дошли до большой беседки, увитой диким плющом, и уселись на деревянные скамьи друг напротив друга, причем Крутов снова выбрал более удачное место – его лицо скрывала густая, как смола, тень.

– В своей стране, – продолжил генерал, – что бы вы не сделали, вы найдете только одобрение. Какими бы ни были ваши поступки для всего остального мира, страна вас поддержит. Потому что без вас она никогда бы не встала с колен.

– Даже в случае аннексии?

– Думаю, да. Но мир изменился после 91-го. Аннексии сейчас не в моде. Слишком откровенный ход. Не наш ход.

– У тебя уже есть варианты?

Кукольников кивнул.

– И не один.

– Давай остановимся на самом худшем из всех, – попросил Крутов и неожиданно спросил: – Чаю хочешь? Сыро становится…

– Не откажусь.

Президент едва заметно качнул кистью руки и из полутьмы материализовался некий сгусток, приблизился и испарился от негромкого президентского голоса.

– Сейчас принесут. А ты начинай.

– Худший вариант – это тот, при котором украинцы приведут в действие свой план, согласно ультиматуму.

– Это не вариант, а единственно возможный ход событий, – сказал Крутов с иронией. – И так уже понятно, что приведут. У них вокруг противостояния с моим кровавым режимом восток с западом объединился. Коалиция создалась!

– Да, – подтвердил Кукольников с серьезным выражением лица. Он явно не поддерживал президентскую иронию. И скорее всего был прав. Пал Андреевич умел вычленять из ряда событий главное. Если украинцы, никогда не умевшие находить общий язык между собой (из-за чего множество раз в истории были беспощадно биты!), умудрились в такие короткие сроки, практически без ругани и драк, создать коалицию, которую в народе окрестили Коалицией Национального Достоинства – то это серьезно.

– У нас, насколько я помню, утечка о содержании Ультиматума тоже вызвала всплеск патриотизма?

– Несомненно. Не могло не вызвать – мы приложили к этому все усилия. Корни у общественных реакций одни. Только вот последствия разные.

– Ну почему же? – возразил президент. – Последствия у вспышек патриотизма всегда одни: после того как они гаснут, выясняется, что кто-то хорошо нагрел на этом руки. Я прав или у меня паранойя?

Бидструп внезапно, нервным движением размял кисти – захрустели суставы – и заговорил веско, роняя слова на каменный пол беседки, словно свинцовые горошины.

– У вас не паранойя, но боюсь, что теперь ею болен я. У меня плохой прогноз, Александр Александрович. Я уверен, что если мы проиграем ЭТУ ситуацию, то последствия будут далеко идущими и крайне негативными для нас и всей страны. Более того, я считаю, что ущерб будет нанесен не только репутации, на что упирали аналитики и вы сами, но и реальной экономике. Это несопоставимые вещи, особенно при длительной проекции, но в настоящий момент удар по экономике может оказаться очень ощутимым. Что касается репутации, то именно экономическое поражение и изменение мировых тенденций на рынке углеводородов заставит нас пойти на столь принципиальные уступки, что мы ощутимо сдадим позиции, откатимся во влиянии на регион, как минимум, на три-четыре года. А в мировом влиянии на уровень конца прошлого века… Сейчас мы владеем среднеазиатским транзитом и диктуем свои цены Душанбе и Казахстану. Мы портим американцам кровь в Ираке и поддерживаем арабское сопротивление, умудряясь не совсем побить горшки с израильтянами. Даже чокнутый Чавес сейчас невольно нам подыгрывает. Но это шаткое равновесие и мы не можем допустить, чтобы украинцы его нарушили. Если они не играют на нашей стороне, значит, не должны играть вообще.

Крутов не любил плохих вестей и плохих прогнозов. Услыхав о чем-либо, идущем вразрез с утвержденным планом, он начинал нервничать и действовать жестко, значительно жестче, чем требовала текущая ситуация.

Александр Александрович не сомневался, что Бидструп говорит правду. И не преувеличивает. Скорее уж приуменьшает последствия в разумных пределах. Он не стал перебивать, давая старому сослуживцу договорить до конца, тем более чувствовалось, что речь свою Кукольников вымучил, выдавил из себя почти против воли. Он слушал, и чем дольше Бидструп говорил, тем все более зябко становилось Крутову, и холод этот шел не от речной глади, а изнутри, от сердца. И от этого холода становились более четкими синие круги, очертившие глаза генерала, и темная тень над его верхней губой.

По всему выходило, что партия могла быть проиграна вчистую. А это было плохо. ОЧЕНЬ плохо.

Кукольников извлек из-за спины папку, но не открыл ее сразу, а подождал, пока подошедший с подносом халдей (хорош халдей – в чине капитана ФСБ!) расставит на столике чашки, розетки с медом да чайник, и лишь потом извлек несколько листов. Бумаги оказались «грифованные», ворованные из разных мест и крайне огорчительного содержания. Крутов отметил про себя, что, несмотря на заверения официальных кругов о том, что Россия не ведет разведывательной деятельности на территории сопредельных, бывших братских стран, службы не зря едят свой хлеб. Работать у «братьев» было значительно проще, чем у потенциального противника. При высоком уровне коррупции предательство даже подешевело из-за высокой конкуренции среди желающих приторговывать государственными секретиками.