Превыше всего. Роман о церковной, нецерковной и антицерковной жизни - читать онлайн книгу. Автор: Дмитрий Саввин cтр.№ 67

В главном зале кафе «Вернисаж» – самом большом и «приличном» кафе поселка Кумахта – стоял обычный для этого места гул, слагавшийся из негромких разговоров да стука ножей и вилок. Необычными в этот раз были и посетители, а по меркам сотрудников кафе – так и вовсе идеальные. Ибо их было много, но вели они себя очень пристойно. Не буянили и даже не напивались (ну, почти не напивались). Повара и особенно официанты, привыкшие за время своей работы к тому, что едва ли не каждый второй вечер в их почтенном заведении сопровождается попытками устроить массовую драку, взирали на сегодняшних своих гостей как на явление едва ли не чудесное. И ради этого были готовы им простить даже то, что, по взаимной договоренности, большую часть еды они принесли с собой.

Необычные посетители праздновали Успение Пресвятой Богородицы, престольный праздник кумахтинского прихода. Епископ Евсевий утром совершал архиерейское богослужение, закончившееся весьма продолжительным, около пяти километров, крестным ходом, после которого началась «братская трапеза» для духовенства, прихожан и некоторых гостей.

Отец Аркадий Ковалишин, назначенный настоятелем Кумахтинской Успенской церкви год назад, старательно готовился к визиту архиерея. Ранее, при епископе Евграфе, он был вторым человеком в епархии и считался большим специалистом по хозяйственным делам.

Кое-какими успехами на этом поприще он и вправду мог похвастаться. Вершиной же его трудов стало восстановление Свято-Воскресенского храма после пожара, случившегося незадолго до того, как Мангазейск покинул Владыка Пахомий. Отец Аркадий не только сумел быстро провести ремонт (который он самоуверенно именовал «реставрацией»), но даже пристроил на крышу дополнительный декоративный купол, обшитый жестью. (Шаг довольно дерзновенный, если учесть, что церковное здание официально числилось в местном списке памятников истории и культуры – но все как-то обошлось.) За эти труды его наградили паломнической поездкой в Иерусалим (что по меркам Мангазейска 1990-х было делом почти столь же уникальным, как полет на Марс), а епископ Евграф приблизил его к себе, поручив заниматься разного рода хозяйственными делами.

Для Ковалишина это было время расцвета, когда во всей полноте раскрылись его организаторские способности, а с ними и некоторые другие его качества. По характеру он был, в сущности, добрым и милым человеком, но в какие-то моменты начинал, как говорили его собратия-сослужители, «блажить».

Всякий раз «блажь» принимала новые формы. Например, во время очередных ремонтных работ, когда потребовалось подкрасить в некоторых местах стены Свято-Воскресенского храма, отец Аркадий возмутился тем, что вместо светло-синей краски, которую он велел купить, купили лазоревую.

– Так ведь они одинаковые! – глядя выпученными глазами, отвечал церковный сторож, отправленный за краской в магазин.

– Действительно, отче… – попробовал вступиться за него отец Игнатий.

– Да что вы все! Да что вы как эти! – возмущенно, глотая слова и едва не срываясь на крик, перебивал Ковалишин отца Игнатия. Остроконечная пепельно-седая бороденка его тряслась, как у бегущего козла, а стекла очков сверкали, как солнечные батареи. – Я же сказал! А это что? Светло-синюю же было сказано!

И тут уже никакие уговоры и логические аргументы не действовали – отец Аркадий становился невменяемым, как берсерк, и вывести из этого транса его мог только архиерей или, если повезет, благочинный.

Такие приступы самодурства с ним случались регулярно, и никогда было нельзя предугадать заранее, за что он зацепится в очередной раз.

Во всем остальном, впрочем, с ним проблем почти не возникало.

Еще во времена архиерейства Евграфа от финансово-экономических рычагов его начал оттеснять отец Васильев. А после приезда Евсевия Ковалишин окончательно утратил всякое влияние и, что характерно, «блажить» стал тоже гораздо реже и гораздо тише.

Новый Преосвященный, узнав, что отец Аркадий считается выдающимся хозяйственником, решил проверить его в деле, отправив за пятнадцать километров от Мангазейска, в Кумахту, обустраивать тамошний приход – а точнее, создавать его с нуля. Ибо храма в тот момент еще не было (было лишь старое складское помещение, переданное местными властями под церковь), а прихожан насчитывалось меньше десятка.

И вот, в августе исполнялся год, как отец Аркадий заведовал кумахтинским приходом. И, надо сказать, год этот он потратил не совсем зря. В бывшем складе были настелены новые полы, починена крыша (над которой снаружи появился небольшой и простенький, но все-таки купол-луковица с восьмиконечным крестом), появился и скромный иконостас. Значительно больше стало прихожан: некоторые люди стали специально ездить на службы к отцу Аркадию из Мангазейска, да и местных в общине прибавилось. В общем, пастырские, а равно и хозяйственные успехи иерея Ковалишина были очевидны, и теперь их предстояло продемонстрировать архиерею на престольный праздник.

Подготовку к торжественному богослужению отец Аркадий начал загодя. Храм старательно убирали и украшали. Чтобы не ударить в грязь лицом, свой хор в этот раз решили не привлекать, сговорившись, что на Успение прибудет более опытный и профессиональный хор кафедрального мангазейского храма. Наконец, по окончании крестного хода, который планировался от церкви до центральной площади Кумахты, была запланирована трапеза в находившемся там же кафе, что стало весьма удачным завершением и крестного хода, и Успенского поста.

Церковные полы, подоконники и стены надраивались, облачения стирались и наглаживались, салаты для предстоящей трапезы заготавливались ведрами – словом, делалось все для того, чтобы Евсевий после торжественной службы дал пастырским и экономическим талантам отца Аркадия наивысшую оценку.

И вот теперь, когда праздничная литургия и крестный ход под жарким августовским солнцем завершились, а кумахтинское кафе открыло для всех участников торжеств свои прохладные, наполненные съестными ароматами недра, казалось, настала пора эту оценку получить. Так считал и отец Ковалишин, и его паства.

* * *

Посреди гула, повисшего в кафе «Вернисаж», раздался звонкий и резкий звук: архиерей несколько раз стукнул кончиком столового ножа по полупустому стакану, сигнализируя собравшимся, что требуется их внимание.

– Ну, Фотинья, скажи нам что-нибудь назидательное! – с улыбкой обратился Евсевий к сидевшей невдалеке от него женщине. Дама была немолода, одета неброско. Но опытный глаз мог сразу увидеть, что наряд ее, несмотря на простоту, был не из дешевых, да и вообще его обладательница выглядела, что называется, «ухоженной».

Гул стих, и лишь на самом дальнем конце стола продолжали звенеть вилки – пономари истребляли всю доступную им еду «в режиме нон-стоп», не считаясь в этом деле даже с архиерейскими указаниями.

– Ваше Преосвященство! – Фотиния поднялась, крепко сжимая в руках бокал с минералкой и, шумно вздыхая, добавила: – Дорогой вы наш Владыко!

– Не волнуйся, Фотиния! – с добродушной иронией сказал Евсевий. – Поставь рюмку, выдохни – и продолжай!