За холмом - читать онлайн книгу. Автор: Дмитрий Шишкин cтр.№ 12

– Ой, да ладно! – она махнула рукой и манерно закатила глаза. – Вам же тут все прислуживают, вы и про Совет что-то такое говорили…

Богач аж подпрыгнул, тяжело задышал, словно ему перехватили горло.

– А, не говорили? – путешественница получала явное удовольствие от возможности поиздеваться над этим индюком, но приличия старалась соблюсти: судьба её была в его руках, как ни крути. – Ну тогда ладно, мало ли чего женщине послышится!

Художник всем своим видом демонстрировал отсутствие интереса к беседе, что-то высматривая на потолке. Толстяк пускал молнии из свинячьих глазок.

– Ну так что, будем делать портрет? – демонстрируя легкомысленность, сменила тему женщина.

– Как изволите! – художник неожиданно резво сделал шаг левой ногой вперёд, выгнулся в поклоне и махнул беретом, обнажив плешь.

– О! Так он у вас и разговаривать умеет? – захлопала в ладоши путешественница.

– Надо тебя снова доктору показать, не помутился ли у тебя рассудок! – богач сурово сдвинул брови, отчего парик потешно съехал чуть назад.

– Ха-ха-ха, – манерно изобразила она смех, – нет, что вы, моей психике тут ничего не угрожает. Ну разве что кроме этого наряда. Нельзя ли мне вернуть мою одежду? У вас тогда точно появится хоть один нормальный портрет! – и она показала взглядом на картины, уже развешанные слугами по местам, с которых смотрели суровые предки толстяка, надо полагать, выряженные в такие же петушиные одеяния.

– Чем вам не нравятся портреты? – отчаянно изображая французский акцент, фальшиво грассируя и расставляя невпопад, когда о них вспоминал, ударения на французский манер, вмешался в беседу художник. Он, очевидно, впитал в себя всё, что смог найти в книгах про художников: все эти эспаньолки, береты, поклоны и французский акцент (как же он его мог представить по книгам-то?!).

– Да всем! – отрезала женщина, но потом сжалилась над испуганным, как ребёнок, художником. – Наряды мне не нравятся и выражения лиц. А так нормально. Разве это вы всё нарисовали, тут, вроде, старое?

– Писали, – твёрдо поправил малиновый берет. – Писали эти картины мои предки. У нас династи!

– О-о-о! Династи-и-ия! Я раньше слышала только про династии ремесленников и крестьян, не думала, что у художников тоже дар в семье передаётся.

– А у нас так! – художник явно собирался всерьёз обидеться и надул губы.

– Тебе не отдадут одежду, пока её не проверит Совет, – встрял в разговор толстяк. – Всю вашу одежду увезли в здание Совета, её изучат и потом, может быть, вернут.

– Изучат? Изучат нашу одежду? Мои трусики будут изучать в вашем великом Совете?

– Великие у нас голос и устный закон, а Совет – просто Совет старейшин, – строго поправил её богач.

– Хорошо, наше нижнее бельё будут изучать ваши старейшины в вашем невеликом Совете?

– Так тоже не говори. У нас принято всё называть своими именами. Просто говори – Совет старейшин, не надо ничего прибавлять к нему, а то что-нибудь убавится от тебя.

Женщина испустила не то стон, не то вой.

– Что же вас так тревожит? – художник виновато улыбнулся толстяку, как будто испрашивая право на разговор с его пленницей, потом обернулся к ней с милейшей улыбкой. – В этот мир попали странные вещи из другого мира, они могут представлять опасность, их надо как следует изучить!

Женщина закатила глаза. Подумав пару секунд, она решила, что этот художник ей понравился больше всех остальных местных, кого она повстречала, и надо бы с ним подружиться. Тем более что гримаса у него была презабавнейшая. Она улыбнулась заранее и затем уже с этой улыбкой повернула голову к посетителям.

– Ну и прекрасно! Я готова позировать.

Сделав ещё одно усилие, она заставила себя бросить на толстяка игривый взгляд.

– Вы же покажете мне моего ребёнка?

Очередь тяжело вздыхать перешла к нему. Он повернулся к выходу, сделал пару шагов, остановился, ещё раз вздохнул, махнул рукой, повернул голову вполоборота.

– Хорошо. Но ты продолжаешь вести себя правильно! Договорились?

– Ну а куда мне деваться? – устало, уже без капли волнения или возмущения ответила она.

Толстяк ушёл довольный. Сразу, как он скрылся за дверью, забежали три служанки и поставили посередине комнаты мольберт, холст на раме и толстенный кожаный саквояж.

– Где я должна позировать? – спросила она, когда служанки так же стремглав удалились.

– Ваш господин просил изобразить вас на этом ложе. Но на это ложе на закате падает мало света. Сдвинуть его мы не сможем. Поэтому вы садитесь на стул у стены напротив, а ложе я потом допишу.

Художник учтиво поставил стул под картинами. Взгляд его упал на разводы крови на стене под ними, которые слуги не решились смывать с древних обоев, и без того давно утративших первоначальный цвет. Он замер, в восхищении разглядывая пятна. Так прошло минуты две.

– Это восхитительно! – он захлёбывался от переполнявших его эмоций.

– Что? Моя кровь на стенах?

– Так это вы? Вы написали это?

– Да. Я написала там имя моего сына.

– Это чудесно! – художник снял берет, смял его в руках, отошёл к самой кровати и оттуда продолжил любоваться стеной. Потом он в три прыжка, вновь продемонстрировав невиданную для его тщедушного сложения прыть, подскочил к стене, спешно снял все картины, аккуратно составил их на полу в сторонке, вернулся к ложу, сел на край и заплакал, глядя на открывшееся ему полностью творение.

Женщина тоже присела на край кровати.

– Чудесно, чудесно! Это самый восхитительный образец экспрессионизма, который мне доводилось видеть! – выдохнул он, вытирая беретом глаза и нос. – Что вас на такое вдохновило? Тут такая экспрессия!

– Смерть моего сына. Мне сообщили вчера о смерти моего сына.

– Смерть сына! О-о-о! Чудесно!

– Что тут чудесного? Вы в своём уме?! – женщина не удержалась и пихнула художника в плечо, отчего тот едва не слетел с кровати.

– Ох, простите, простите меня! – он грохнулся перед ней на колени, всё так же заламывая берет и внезапно теряя «французский» акцент. – Я не хотел задеть ваши материнские чувства! Я ведь об искусстве, об экспрессии! Это так сильно!

– Вот у вас самого есть сын?

– Простите меня, я виноват! Я лишь восхищался вашим трудом!

– Ладно, – обиженно ответила она.

Художник радостно вскочил, нацепил берет обратно, закрывая плешь. Путешественница ему устало улыбнулась.

– Понимаете, я ведь тоже пишу кровью! – он вновь обрёл возможность изъясняться как настоящий художник. Произнося последнее слово, он так тщательно грассировал, что получилось зловеще.