За холмом - читать онлайн книгу. Автор: Дмитрий Шишкин cтр.№ 11

– Нет! – у мальчика от обиды наворачивались слёзы. Он не хотел смотреть на величественный памятник в Риме и видеть умирающих от голода иерусалимцев.

Старик покосился на него, приобнял за плечи и умерил ораторский пыл.

– А в Средние века в полуразрушенном и растащенном на стройматериалы здании Колизея был завод по производству селитры. Ты представляешь, какая от него шла вонь на весь центр Рима? – пастух хохотнул и задорно подмигнул мальчику. – И это, мой дорогой, история только одного здания. Куда интереснее истории народов. Пожалуй, они всегда больше похожи на сказки, чем на историю.

– Эх, – вздохнул лишаемый детства человек.

Пастух потрепал его по волосам.

– Извини меня, я слишком много лет ни с кем не мог поговорить. Для меня ты на самом деле упал с неба, как тут про вас болтают.

Ближе к закату путешественницу разбудили. Служанки притащили груду жутко вонявших нафталином вещей: старинные платья, шали, шёлковые чулки и принялись на неё примерять. Переводчика к этим кутюрье не прилагалось, поэтому все попытки женщины выбрать наряд самостоятельно разбивались о бесконечное щебетание и размахивание руками толпы девушек в одинаковых серых платьях и белых передниках.

Одели её в итоге по всем канонам местной моды, то есть хуже не придумаешь. Из приличного – только нижнее бельё, и то потому, что его демонстрировать художнику не полагалось. Оно точно так же воняло нафталином, поскольку было сделано явно век назад и хранилось для особых случаев. Всё остальное было по местным меркам, как она уже стала понимать, прекрасным. Туфли – ярко-жёлтые, чулки – зелёные, платье – васильковое. Но это вполне приличное старое платье чем-то не устраивало новых хозяев, посему к нему пришили красный воротник, а на подол – три ленты розового цвета. Израненные руки прикрыли перчатками канареечного цвета с белыми кружевами. Волосы прибрали и вплели в них две атласные ленты – зелёную и малиновую. Лицо напудрили обычной мукой, накрасили губы соком каких-то ягод, а брови и ресницы подчернили сажей. Довершил композицию набор массивных золотых украшений общим весом килограмма в два: серьги в виде огромных колец, которые вполне могли бы порвать мочки ушей, тряхни она слишком резко головой, браслеты на обе руки, колье, больше напоминавшее ошейник. Уродливые перстни, походившие на мужские, по счастью, оказались ей слишком велики.

Закончив экзекуцию, служанки выбежали, забрав не пригодившееся барахло.

Женщина заметила у стены новое зеркало, почти такое же, как то, что она разбила. Подошла, замерла на минуту.

– О боже! Я выгляжу, как последняя портовая проститутка! – начала она обычный женский сеанс самоуничижения, опустила плечи и горько ухмыльнулась отражению. – Впрочем, кто я теперь и есть, только порта не хватает и матросов.

Окно ещё не успели починить, только заткнули обрывками простыни дырки в витражах.

– Интересно, где они возьмут в этой дыре цветное стекло на замену? Они ведь даже одежду носят старинную, наверняка новую не могут сами сделать, – путешественница пыталась отыскать в витражах самые прозрачные, не искажающие картинки стёкла. – Хоть бы поставили обычное, прозрачное, я бы на улицу нормально посмотрела… Боже, кажется, я начинаю привыкать разговаривать сама с собою!

Она попыталась выдернуть тряпки из витража, но побоялась разорвать о края стекла перчатки. И все же поиски окна в мир увенчались успехом: самым прозрачным оказалось небольшое красное стёклышко ближе к подоконнику. Наша путешественница нагнулась и прильнула к нему.

Городок был так себе. Вообще не факт, что здесь кто-то ещё жил – на красных улочках меж красных домов не видно было ни одного красного человечка. Хотя трёхэтажный дом напротив походил на жилой. Он был ниже и беднее замка, ставшего ей тюрьмой, но выглядел вполне респектабельно. Сквозь красный фильтр угадывалось, что дом выложен белым мрамором, его окружал высокий каменный забор. Выбивалось из общего ансамбля только одно окно, как раз напротив её щели в мир – оно было закрыто решёткой.

– Никак богатства там прячут… А может, и провинившуюся прислугу держат, но почему тогда на втором этаже? Нет, наверное, богатства, – вслух говорила она довольно громко – кого ей здесь стесняться?

Оживлённым выглядел только двор самого замка. Там был небольшой садик, и в нём копошились двое слуг. Один подрезал кусты, второй убирал мусор.

– Эх, как же им хорошо!

– Кому? – раздался ненавистный голос толстяка за спиной.

Она вздрогнула: настолько увлеклась видами из окна, что не услышала, как открылась дверь. Резко выпрямилась и обернулась, отчего серьги совершили опасный вираж, она их прихватила руками и прижала к шее.

Толстяк, сменивший синий сюртук на розовый, стоял в комнате не один, из-за его плеча выглядывал субтильный тип лет сорока пяти-пятидесяти с узкой испанской бородкой и усами как бы под Дали, но сильно до оригинала не дотягивавшими ни по длине, ни по закрученности. Голова типа была украшена малиновым беретом, а резко редевшие к берету виски отчётливо указывали на лысину под ним.

– Людям, которые работают на природе, – ответила женщина, – им не надо ни о чём думать, ни о чём жалеть, ничего выбирать. Они просто стригут кусты, наслаждаются запахом свежесрезанной зелени и видом своей работы.

– Эти люди получают у меня еду раз в день, – ухмыльнулся богач.

– Но почему?

– Чтобы были худее. Если они будут толстыми, то вытопчут всю траву. Раньше я пытался отправлять стричь кусты детей, но они ничего не умеют, а если их хорошенько учить, они от побоев быстро умирают… – толстяк развёл руки, словно говоря: «Ну ты же видишь, я и так сделал всё, что мог».

Женщина училась ничему здесь не удивляться. Она не без труда сделала каменное лицо и прошла к туалетному столику у окна, степенно присела на стул, максимально выпрямив спину, а руки сложила на одном колене, как видела когда-то в фильмах – там так делали дамы из высшего общества.

– Это художник? – она кивнула за спину богача.

Толстяк схватил типа в малиновом берете за рукав его чёрного, с фиолетовыми цветами и блёстками сюртука, и выставил перед собой. Потряс чуть-чуть, словно ставил ровнее, и сопроводил всё это коротким, сверху вниз, движением руки в воздухе, будто демонстрировал редкое животное на выставке.

– Художник! – радостно и торжественно объявил он.

Тот кивнул, нервно сглотнул и быстро-быстро заморгал.

– Вы его тоже кормите раз в день? – спросила женщина, становившаяся в последней попытке протеста грубее.

Толстяк растерялся («И это уже во второй раз», – с удовольствием отметила про себя она). Художник снова сглотнул. Женщина улыбнулась.

– Худоват он у вас, – пояснила она, окинув фигуру типа скептическим взглядом.

– Он мне не слуга, – едва не краснея от неловкости, взялся объяснять толстяк.