Запросто, между прочим! Весьма возможно, той самой, которая
с таким понимающим выражением уставилась на белый Альбинин букет и с плохо
скрываемым злорадством сообщила, что передачу взять не может, потому что
больной Налетов сегодня утром выписался.
– То есть как это – выписался? – с ужасом спросила Альбина.
– Как все, – пожала плечами девушка в окошке. – Не может же
он вечно болеть для вашего удовольствия! Вы что-то вроде не рады?
Вот же зараза…
Альбина ринулась прочь через весь вестибюль, норовя поскорее
скрыться от взгляда не в меру проницательной девицы. Конечно Альбина рада! Она
рада, конечно, она счастлива, что Герман наконец-то выздоровел, что эти недели
страхов, и переживаний, и слез, и замираний сердца остались позади, теперь
можно не бояться. А все-таки как подумаешь, что не было у нее в жизни
счастливее часов, чем те, которые она провела рядом с ним в пропахших
дезинфекцией и кровью закутках лагерной больнички… как подумаешь об этом, так и
назовешь себя садомазохисткой, другого слова не подобрать!
Что-то звучно лязгнуло рядом, она вздрогнула, отшатнулась.
Ах да, это же троллейбус подошел. Вот уж правду говорят: лучший способ
дождаться – перестать ждать. Чепуха! Она, к примеру, перестанет с сегодняшнего
дня ждать чудесной встречи в вестибюле кардиоцентра, но это вовсе не значит,
что встреча когда-нибудь состоится!
Кто-то истошно посигналил сзади, троллейбус тронулся.
Началась толкотня: народ пробивался к последним свободным сиденьям.
Альбина протиснулась к заднему окну, пристроила цветы у
самого стекла, за поручнем. Как ни странно, им даже в этой давке ничего не
сделалось. Хотя теперь это не имеет никакого значения. И зачем она вообще
потащила их обратно? Надо было оставить где-нибудь на лавочке в больничном
садике. Не домой же нести, мучиться от несбыточных мечтаний!
Она бездумно смотрела в грязное стекло на белый джип,
который пристроился за троллейбусом и не отставал, только вдруг начинал иногда
сигналить. Тесно ему, что ли? Ну и обогнал бы, дорога, вон, совершенно
свободная. Смешно!
Смешно было так же и то, что сидевший за рулем джипа
беспрестанно махал рукой. Солнце било прямо в ветровое стекло автомобиля,
Альбина ничего не видела, кроме блескучего светового пятна, однако эти маханья
ужасно ее раздражали. Тоже мне, каскадер – вести машину одной рукой. А может, он
просто выставляется, потому что кто-то смотрит на него? Она отвернулась в
сердцах – и в ту же минуту в боковом стекле увидела белый джип, который пошел
на обгон троллейбуса, отчаянно при этом сигналя. В следующее мгновение Альбину
вместе с толпой пассажиров резко бросило вперед: троллейбус внезапно
затормозил.
– Ой, что ты творишь, не картошку все-таки везешь!
– Да он не виноват, его какой-то джип подрезал.
– Ух, эти новые русские, всех бы их строем на лесоповал!
– Да ему что-то надо, этому парню, он с водителем говорит, –
раздавалось на разные голоса.
Лязгнули, открываясь, двери.
– Что, авария? Не поедем дальше? – громко заволновались
кругом, и вдруг голос, усиленный микрофоном, перекрыл шум:
– Альбина! Альбина, выйди, пожалуйста! Это Герман.
У нее ослабели ноги. Было такое ощущение, что внутри костер
вспыхнул. Лицо запылало так, что люди начали на нее оборачиваться: может быть,
их тоже обжигало пламенем этого костра?
– Альбина! – снова раздался голос. – Пожалуйста, выйди, я же
тебя видел на задней площадке!
Кто-то пихнул Альбину в бок. Худенькая, отчаянно накрашенная
девица смотрела во все глаза:
– Ну иди, чего стала? Он же тебе всю дорогу из джипа махал,
а ты как деревянная. Я-то думала, он мне машет…
– Идите, идите, девушка, не задерживайте. И так сколько
ждали этого троллейбуса, а теперь еще из-за вас стой тут! – загомонили вокруг.
Альбина ринулась к дверям.
– Эй, цветы!
Та же девчонка протянула ей букет, вытаращив глаза при виде
стоящего на обочине Германа.
– За-ши-бись! Везет же людям! Иди скорей, а то я вместо тебя
пойду. Эй, а ты уверен, что тебе нужна именно Альбина, а не Томка?
Герман только рукой взмахнул, и двери сомкнулись за спиной
Альбины прямо перед Томкиным носом.
– Давай по-быстрому в машину, а то троллейбусу меня не
объехать, – потащил ее вперед Герман.
Вскочили в джип, и тот, прощально посигналив, рванул с
места.
Альбину прижало к спинке. Сидела прямая, как палка, уронив
на колени букет, ошеломленно глядя вперед.
– Может, поздороваемся? – сказал Герман, заруливая в первый
же «карман». Заглушил мотор и повернулся к Альбине.
Она отпрянула, выставила перед собой букет, как щит:
– Здравствуйте. Это вам.
Он мгновение смотрел на нее, потом взял букет.
– Спасибо.
Перегнулся через сиденье, подал Альбине что-то… невероятное,
зелено-алое.
– А это вам.
Роза! Одна роза – на длинном стебле, полураспустившаяся,
влажная, благоуханная, алая, как…
Альбина смотрела на нее завороженно, боясь прикоснуться.
Потом робко протянула руку, взяла – и ойкнула, уколов пальцы.
– Давай ее лучше вот сюда положим, хорошо? – Роза легла
рядом с гвоздиками под ветровое стекло. – Ей только в вазе стоять, такой
колючей.
Теперь между ними уже ничего не было, никакой защитной
стены.
Альбина нервно сплела пальцы.
– Как ты… как вы?..
– Хочешь спросить, как я здесь очутился? – кивнул Герман. –
Тебя ждал. Девочки в приемной мне сказали, что ты обычно приезжала между
четырьмя и пятью, ну, я и окопался там где-то около четырех. Смотрел во все
глаза, а увидел тебя уже на остановке, и троллейбус подходит. Ну, я и рванул.
Конечно, в крайнем случае, я бы тебя завтра на работе нашел, но мне хотелось с
тобой еще сегодня увидеться.
– Зачем? – шевельнула губами Альбина.
– Что зачем? Увидеть? Н-ну… – Он поглядел исподлобья. – Я же
не спрашиваю, зачем ты каждый день… кстати, как ты узнала, что я больше всех
цветов люблю белые гвоздики?
Альбина зачем-то покачала головой.