Ночь перед грозой
Жарко и душно в городе. Скоро будет гроза.
Мы привязали велосипеды и отправились бродить. Все больше задраенных лавок, все меньше людей на улицах. Беспроволочный телеграф работает на всю катушку.
Об армии, якобы подступающей к Батуми, теперь твердят на каждом углу. В стране по-прежнему нет интернета, и мы можем полагаться только на официальную пропаганду (телевизор), неофициальную пропаганду (слухи), и собственную, уже давно больную, интуицию. Город живет слухами, рождает слухи, верит только слухам. Слухи приходят отовсюду. Мы слушаем в четыре уха и делаем снимки. Может быть, сегодня в последний раз видим на улицах георгиевские флаги. Может быть – это последние дни Грузии, какой мы ее знали, – гостеприимной, доверчивой, безалаберной, любимой и дико независимой страны. Если русские вступили в Аджарию – значит, сегодня они будут в Батуми. Это аксиома, не требующая доказательств. Если это так – обязательно найдется кто-то, кто будет пытаться сопротивляться. Значит – партизанская война. «Калашников» найдется здесь у многих. Тот, кто не умеет стрелять – выучится в бою. Кто не успеет – умрет героем. Это Грузия. Нищий на паперти в городке Ананури до сих пор ждет царя Ираклия, который призовет его под ружье.
По дороге встречаем группу молодежи. Все они – резервисты, ожидающие призыва.
«Ты знаешь, что 20 наших резервистов вчера уложили 60 их отборных десантников?.. Наши пошли на них с ножами! И положили всех». Этого парня зовут Леван. Ему семнадцать, и мальчишка искренне верит в то, что говорит. «Мы – грузины. Мы порвем их зубами!» – говорит Леван.
Где-то я уже это слышал. Где сейчас мой друг? Стал участником ополчения или засел в своем домике в горах, пьет чачу и с грустью смотрит на Военно-Грузинскую дорогу? Вместе с нашими новыми знакомыми отправились к костелу. Говорят, там прячутся беженцы из оккупированных районов. Но костел пуст и заперт на все замки. Вокруг все обклеено листовками с надписью «don’t shoot». Кому адресованы эти листовки, если в Батуми ждут российскую, а не американскую армию? Почему их расклеивали только в одном месте? И почему под ногами сотни этих скомканных бумажек? Кому могло понадобиться уничтожать пацифистские листовки? Все это очень странно…
Но у нас нет времени выяснять детали. Власти требуют покинуть улицы после 10-ти часов вечера. В Батуми – комендантский час. Медленно бредем к набережной. Занимаем лучшую площадку для обозрения, – на террасе кафе у самой кромки воды.
Как на ладони виден порт, освещенные пакгаузы, доки и суда, стоящие на рейде. И, что самое важное – участок дороги, ведущей к городу. Наш новый приятель Леван разговаривает по телефону. «Они уже в Чакви», – говорит Леван.
Чакви – это поселок в двух десятках километров от Батуми.
Значит – через пятнадцать, максимум через двадцать минут мы увидим их. Больше всего на свете хочется сейчас сигарету. Нервы на пределе и я не могу больше отказывать себе в никотине.
Затягиваясь, смотрю на огни порта. Краны в огоньках – как гирлянды рождественской елки, отражаются в черной воде.
Тихо. Только легкая волна шлепает по каменному парапету.
Огни появились около полуночи.
«Вон их фары! Смотри! На той стороне залива!» – Леван вскочил и показывает рукой в темноту.
Колонна машин. Вероятно, это БМП и транспорты с пехотой. Шум гусеничной техники был бы слышен издалека… Десять, двенадцать, пятнадцать. Всего двадцать больших желтых точек медленно движутся по другой стороне акватории, огибая залив перед въездом в город.
Их можно было бы принять за колонну TIRов, следующих в Турцию, но все крупные магистрали давно перекрыты. Нет, это не могут быть дальнобойщики. Через полсигареты они будут здесь…
Недо-пере-мирие
Свет фар, кому бы он ни принадлежал, исчез через несколько минут. Мы ждали, что колонна, скрывшись за поворотом, вот-вот появится в городе. Но никто не пришел.
Утро следующего дня началось очень странно: нас никто не останавливает. Никто не проверяет документы. В Батуми нет военной техники. На улицах – полицейские в грузинской форме. Я недоверчиво смотрю на них, пытаясь обнаружить какой-то подвох. Но нет, это все те же грузинские полицейские, а не какие-нибудь переодетые агенты ФСБ.
Правда, ведут они себя очень странно. Они улыбаются! Впервые за много дней.
«Что происходит? Где русские войска?»
Нам отвечают: «Подписано перемирие. Стороны договорились прекратить огонь. Войны больше нет».
«Погодите, но как быть с российскими войсками? Они же должны были занять город этой ночью?»
«Нет, их здесь не было и близко. Это все – провокации», – офицер в форме улыбается, как любит улыбаться мой друг Гоча. Очень хитро улыбается, мерзавец!
Пере-мирие. Недо-война… Никто не знает, как долго это продлится. Ночью на улицах Батуми – митинг. Георгиевские стяги, микрофоны, громкоговорители.
Аджария и ее столица Батуми – наиболее безопасная грузинская провинция в случае войны с самым грозным соседом.
Слезы, дети, песни, свечи, старики и протяжное, грустное, распевное: «Сакартвело…»
Откуда вы? Из Украины. Я журналист. Нет, не на работе… в отпуске. Да, у меня не получается поехать в отпуск куда-то, где нет войны (ха-ха, действительно).
Но ничего, мы здорово отдохнули (это очень хорошо, какие вы молодцы! Когда снова к нам?).
Как только – так сразу (приезжайте поскорей, немножко отдохнете!).
Но мы и так отдыхаем (да что вы, какой это отдых – половину времени идет дождь!).
Грузинские журналисты, улыбаясь, машут руками на прощание: «Украинас гаумарджос!»
Мы крутим педали в сторону набережной. Где-то посреди моря – гроза.
Воздух становится свежей и чище.
Потрясающее зрелище это морское огненное шоу. Поток бело-голубого пламени пронизывает навылет полгоризонта.
Сидим на камнях обнявшись и смотрим в небо.
Когда-то грузины верили, что гроза – это Святой Георгий преследует змия, а молнии – стрелы, которыми он целится в него. Облака они представляли себе гигантскими губками, которые по повелению высших сил спускаются к морю, набирают там воду, чтобы потом вылить ее на землю.
Через мгновение небо снова спокойно, а море – темное, жуткое море – наползает на берег из темноты.
«Зачем эти отели, эти города, эти… черт подери – военные базы с вышками ПВО?! В следующий раз – только со спальником!» – восклицает моя подруга.
«Спокойной ночи, ламазеныш…» – говорю я, переиначив любимое грузинское слово.
«Ла-ма-зе-ныш… как это здорово! „Ламази“ ведь по-грузински – красивый? А вместе с этим „ныш“» – шепчет моя умиротворенная спутница.
В ту ночь на пляже нам действительно казалось, что в спальнике и палатке можно спрятаться от любой войны.