Я сказала правду: понятия не имею, что означают эти цифры. А Шана знала, и если она сказала, что завтра утром мы выпустим ее из тюрьмы и она будет жить в моем доме, носить мою одежду и спать в моей постели, то я не могла ей не верить. Слишком уж уверенно она это заявила.
Вот что привело меня в ужас.
Формальдегид. У меня целая коллекция склянок, наполненных формальдегидом, в котором одиноко плавают полоски кожи. Нужно уничтожить ее. Прямо сейчас.
Вас поражает тот факт, что под половицами в гардеробной я храню свою «коллекцию»? Как профессионал с полной ответственностью заявляю, что даже самые умные люди обычно движимы чувствами более сильными, чем логика. Страсть. Одержимость. Зависимость.
Я направилась прямо в гардеробную. Внутри стоял комод из вишни, который на первый взгляд казался встроенным, но на самом деле его легко можно было отодвинуть. Под ним оказались половицы с ободранными краями. Я лично обустроила этот тайник буквально сразу после переезда в свою новую роскошную квартиру. Честно говоря, это было первое, что я сделала. Весьма красноречиво, не правда ли?
Под половицами была спрятана самая обычная коробка из-под обуви. Ничего особенного. Синевато-серая с черной крышкой, название бренда уже давно стерлось. В таких обычно хранят старые фотографии или другие семейные реликвии. Я вышла из гардеробной, двумя руками плотно прижимая свое сокровище к груди.
Зашла в ванную. Современная комната со шкафами шоколадного цвета, отделанная белым мрамором и серо-голубой плиткой. Я поставила коробку на мраморную столешницу рядом со второй раковиной, предназначавшейся для моего мужа, сожителя или давно утраченной любви всей жизни. Однако за все время, что я прожила в этом доме, раковина не видела ни капли воды.
Я сняла крышку, открыв взору богатую шелковую подкладку, которая заметно контрастировала с экстерьером коробки. Флаконы. Огромное количество стеклянных пузырьков примерно одного размера и формы; все они были закупорены резиновой пробкой. В отличие от Гарри, я не пользовалась обычными банками. Нет, в этом плане дочь превзошла отца.
Мне пришло в голову, что за все время я ни разу не пересчитывала склянки. Даже сейчас я воспринимала их как единое целое, как коллекцию. Я копила их в течение почти десяти лет, но за это время ни разу не задумывалась, сколько их у меня. На подсознательном уровне я и не хотела этого знать.
Я закрыла глаза и решила представить себя на месте одного из моих пациентов. Сколько, по моему мнению, в коробке склянок? Обычно такое упражнение проводят с алкоголиками: как по-вашему, сколько вы выпили прошлой ночью?
Я остановилась на двенадцати. Цифра уже достаточно шокирующая, хотя изначально на языке у меня вертелось число восемь. Прямо как алкоголик, который каким-то образом понимает, что у него есть проблемы, я хочу ответить «три стакана», но говорю, что их скорее было пять… Вынужденная честность. Если я не буду отрицать, что у меня есть проблемы, то можно считать, что их и правда нет.
Я открыла глаза и сосчитала флаконы.
Двадцать один.
Я пошатнулась. Чтобы удержаться на ногах, мне пришлось схватиться за край ванной.
Двадцать один.
Но как? Нет. Этого не может быть. Этого просто не может быть…
Я снова пересчитала все пузырьки. И еще раз.
Странное чувство волной окатило меня с ног до головы. Словно душа, приняв ужасную, отвратительную истину, буквально сбежала из тела. Из головы она рухнула в пятки, а затем смылась через канализационный слив в душевой. Хотя нет, не душа, а темный дух, вернувшийся обратно в преисподнюю, где ему самое место.
Я не могла…
Я взяла наугад флакон. «Программист», значилось на этикетке. Перед глазами у меня внезапно поплыла полицейская фотография, на которой была запечатлена коллекция моего отца. На одной из банок была надпись: «Рубашка в цветочек». Одна-единственная деталь, напоминавшая о женщине, которой некогда принадлежала полоска кожи, что хранилась в растворе формалина.
Меня всю трясло. Я хотела присесть, но, поборов желание, осталась стоять на ногах. Так будет проще противостоять собственному чувству вины.
– Но они ведь даже не почувствовали боли, – услышала я свой шепот словно со стороны. – Лидокаин. Они ведь совсем ничего не почувствовали.
После отрицания наступает стадия логического обоснования. Я ведь не такой монстр, как мой отец. Он разделывал юных девушек, держал их в заложниках и пытал в течение нескольких дней. А я всего лишь срезаю тонкую полоску кожи с партнеров по сексу, пока те спят. Ни один из них ни разу даже не вздрогнул и ничего не почувствовал. Невинная плата за проведенную вместе ночь. Между прочим, некоторые из них могли добровольно согласиться на такие условия: ночь безумного страстного секса без последствий и без обязательств взамен на тонкую полоску кожи, которая через несколько дней восстановится.
Не выпуская из рук флакон с этикеткой «Программист», я уставилась на свое отражение в зеркале. Только посмотрите на эту симпатичную и, очевидно, успешную женщину. Интересно, что у нее в руке…
Затем я вспомнила измазанный кровью детектива палец. О, это чувство. Этот запах. Это непреодолимое желание попробовать на вкус.
У меня подогнулись колени, и я опустилась на холодный кафель. Как человек, страдающий редким генетическим заболеванием, я знала, что одного только воспитания недостаточно. Все мы продукты природы. И такова была моя природа, отраженная в этой заполненной формальдегидом и человеческой кожей склянке, которую я плотно прижимала к груди.
Моя сестра не могла об этом узнать. Никто, абсолютно никто не должен об этом знать. Я совершила огромную ошибку, уступила своей слабости, пошла на поводу у генетической одержимости. Но я обязательно справлюсь с ней. Без сомнений. Почему бы и нет, в конце концов? Только для начала, конечно, нужно будет пережить эту странную пугающую неделю, когда призрак моего отца снова носится по Бостону и убивает женщин, а моя сестра проявляет поразительную осведомленность в вещах, о которых знать ничего не должна.
Сперва необходимо избавиться от улик: коробка, склянки, формальдегид, полоски человеческой кожи. От всего этого надо немедленно избавиться.
Вот только как? На самом деле формальдегид – это бесцветный газ, который растворяют в воде, чтобы в получившемся растворе сохранять различные опытные образцы. Он не только обладает ядовитыми свойствами при высокой концентрации, но также негативно сказывается на верхней респираторной системе, раздражает кожу и развивает некоторые виды рака. Нет нужды говорить, что утилизация формалиновых растворов должна осуществляться в соответствии с определенными правилами, и в домашних условиях производить ее довольно опасно.
Однако у меня нет другого выхода.
Проще всего было бы вылить формалин в раковину или смыть в унитаз, в надежде на то, что городская система водоснабжения успешно разбавит относительно небольшое количество формальдегида. К сожалению, я не уверена, безопасно ли это с криминалистической точки зрения. К примеру, может остаться резкий запах, который вряд ли перепутаешь с запахом туалетного очистителя. Кроме того, вдруг по наводке сестры ко мне в дом с обыском придут полицейские? Что, если они найдут следы формальдегида где-нибудь, скажем, под ободком унитаза или в сливе раковины? Честно говоря, я не знаю, возможно ли это. В медицинской школе это не проходят.