Василий Темный - читать онлайн книгу. Автор: Борис Тумасов cтр.№ 49

И как быть? Чем участь великому князю облегчить?

Поднялся тверской князь, сел на край кровати. За оконцем еще ночь, только край неба посветлел.

А время-то, уже и на весну, кажется, повернуло, вон и морозы спали.

Того и гляди снега плющить начнет.

Борис накинул на себя кафтан, подошел к погасшей печи. Изразцы, какими она обмурована, уже остыли, но в опочивальне тепло держится.

Снова мысль, как помочь Василию?

А Шемяка ярится. Зло торжествует. Знает, ему быть великим князем московским. Князь звенигородский отказывается. Того и гляди со своими сторонниками московскими Шемяка на княжество великое усядется. Тогда сошлет всю семью великого князя Василия Васильевича в какой-нибудь отдаленный городишко…

Вспомнил прошлую Думу. Она была долгой, и бояре сидели подавленные. И только князь Холмский говорил резко:

– Великий князь Василий малый отряд лыжно вел, когда Улу-Магомет на реке Шерли на него целым полчищем напал. Полторы тысячи московских ратников полегло, а самого Василия Васильевича в полон увезли. Ровно тати, в ночи татары подступили. Надобно в единении с Москвой на Казань идти.

Однако бояре молчали, сидели, понуро головы склонив, а дворецкий обронил:

– С Москвой ты верно заметил, князь Михайло, да как с ней заедино, коли в Москве Шемяка суетится. Эвон, я уже слышал, он московского боярина Старкова к хану послал, с дарами Улу-Магомету, чтобы не отпускал Василия, держал в плену.

Дума зашумела:

– Ах он окаянный, отродье! В роду Рюриковичей такого не бывало.

– Да и кто полонен был, разве что князь Игорь Северский половцами?

В тот день разошлись бояре, так ничего и не приговорили. И только вчера боярин Семен сказал, предлагая:

– А не послать ли те, великий князь тверской, гонца к Улу-Магомету с дарами именитыми и просить выпустить князя Василия из неволи?

Тогда Борис ничего не ответил дворецкому. Но вот сегодня он готов сказать: он пошлет к Улу-Магомету в Казань его, боярина Семена. Пусть готовит Семен, что есть у них в казне, чем завлечь хана, дабы он отпустил Василия в Москву. А с дворецким в Казань поедет оружничий Гавря.

* * *

Весна еще не вошла в себя, но днями уже звенела капель, а ночами снег подмораживало.

Князь Борис с женой с богомолья возвращались, в карете на санном полозе ехали, кони цугом карету тащили весело. Великая княгиня сидела, тесно прижавшись к мужу, говорила чуть нараспев:

– Ты, великий князь, посольство в Казань наряжаешь, а есть ли деньги?

– Что по сусекам наскребем, с тем и отправим.

– Может, и не надобно? Все Твери в ущерб.

– Вот и я, Настюша, колебался. А ноне мыслю, ежели Тверь Москве не подмогнет, то кто же? Иль Василию, Рюриковичу, в неволе гнить? Может, нам с Москвой еще в одной борозде идти?

Промолчала княгиня. Князь покосился:

– Ты мыслишь, мне легко такое решение далось? Нет и нет. Однако Господь нас рассудит с Василием. Хоть и сказывают, благодеяние наказуемо, но надобно по-Божьему судить.

Великая княгиня долго смотрела на мужа, наконец промолвила:

– Может, князь великий, ты и прав, ибо сужу я как тверичанка, а ты как муж Русью болен.

Кони бежали резво. Щелкали бичи, гремела упряжь, перекликались конные отроки.

От монастыря дорога потянулась берегом Волги. Река уже взбухла, посинела. Борис выглянул в оконце кареты.

– Вот-вот тронется лед.

– Поди, к утру.

– Я, Настена, в прежние лета почти всегда выходил на берег, не прозевать, когда лед двинется. Любовался, как он трескаться почнет, стрелять, а потом двинется, как живой.

– А может, он и есть живой?

– Нет, Настена, все живое Господом создано, а реку в лед мороз заковывает.

Показалась Тверь своим посадом, избами и домишками мастеровых, церквями и собором, Кремником и хоромами.

– Вот и приехали, Настена. А я уж, к слову сказать, ноги отсидел.

Подъезжало к Казани посольство великого князя тверского. Да и посольством как его назвать, коли в древней колымаге ехали боярин Семен, оружничий Гавря, да толмач, крещеный татарин Яшка.

Однако добирались они, напутствуемые строгими словами самого князя Бориса: до хана Улу-Магомета добраться, грамоту и подарки вручить. А без великого князя московского не ворочаться.

В колымаге дворецкий с оружничим позади на сиденье, а толмач впереди жался. За дорогу обо всем переговорили, а главное только в мыслях держали, ну как велит хан схватить их и в темницу кинуть? Не лазутчики ль они, не подосланные ли тверским князем доглядатаи? Выведают, какие силы у казанской орды, да как ее сопротивление сломить, а потом нападут враз всеми силами на Казань…

Из Твери выезжали, земля была еще местами мерзлая, а ближе к Казани весна знать дала, все зазеленело, почки на деревьях распустились. Ездовые по первой траве правили, все грязи меньше.

От Нижнего Новгорода, где-то за Сурой-рекой, селения стали попадаться. Реже татарские, больше чувашей, мариицев и других народцев, какие под ханом казанским живут.

Иногда дорогу послам тверским заступали караулы татарские. Однако, услышав, что едет посол к Улу-Магомету, бесчинств не проявляли, пропускали молча.

Дворецкий сказал:

– Эвона, сколь бесчинства творит Улу-Магомет Твери и Москве, да и иным княжествам удельным. Всей земле русской грозит.

И голову к оконцу колымаги поворотил.

Чем ближе была Казань, тем молчаливее становились пассажиры колымаги. Вздохнул боярин Семен:

– Ох, когда-то ворочаться доведется?

Гавря поглядел на боярина недоуменно. Впервой о том заговорил. А ведь в душе держал. Сказал:

– О чем речь твоя, боярин Семен? Чать, хан не долго станет держать нас. К чему мы Улу-Магомету?

Дворецкий, будто оправдываясь, сказал:

– Да не о том я, Гавря. Антониду, боярыню мою вспомнил. Уж как убивалась, меня провожая…

И замолчали на всю остатную дорогу. Только когда под самой Казанью потянулись домишки татар, каменные, прячущиеся за дувалами, и колымагу встретил мурза, посольство оживилось.

Перевесившись с седла, мурза о чем-то оживленно заговорил. Ему ответил толмач Яшка.

Они переговаривались довольно долго, пока, наконец, мурза рукой махнул, и колымага тронулась.

Яшка-толмач сказал:

– Улу-Магомету о вашем приезде известно.

А мурза велел ехать в караван-сарай.

* * *

На четвертый месяц потянуло, как бросили великого князя московского в темницу.