Не защищают Южную Русь они и от крымцев, не спасли от поляков и литовцев. Потому Черед хоть и не возразил князю Борису, но не очень-то уповает на каменные башни и стены.
Боярин подумал, сколько же это потребуется щебня и раствора, чтобы залить этакую яму? А ведь она Кремник должна опоясывать.
Нет уж, лучше по старинке строить, деревом огораживаться, а между бревенчатыми стенами землю сыпать. Сожгут или разорят враги Кремник, новый возведут. А сколько выстоит, как Бог даст.
Сказывают, эвон, камнем обнесенные городки день-два стояли, орде Батыя сопротивлялись и сдавались, а рубленые неделю могли держаться. Это от защитников города зависит, как Господа молить будут. Вон, как козельцы, все от малого до старого полегли…
Тяжело ступая, Дмитрий Никитич подошел к своим хоромам. Медленно поднялся по ступеням и когда уже дверь в сени собрался толкнуть, как зазвонили колокола собора.
Праздничный перезвон удивил боярина. Он крикнул дворовому мужику:
– Аль праздник?
Тот головой покрутил:
– У великого князя московского Василия сын родился, княжич Иван. Гонец от митрополита.
Часть вторая
Глава 1
Годы шли. Росли дети: тверского князя Бориса сын Михайло и дочь Марьюшка, и московского великого князя Василия сын Иван.
Многие ветры пронеслись над Русью, многими водами обновились реки. Омыли дожди леса и земли, но не унялась вражда между князьями русскими…
Кто были те первые русские удальцы, какие в начале XIII века разожгли костер на крутом волжском берегу и, глядя на широкую ленту бежавшей внизу реки, произнесли:
– Место-то, место какое! Приволье, леса!
И мысль родилась у тех наших предков: а не поставить ли здесь стоянку, а может, и городок сторожевой?
В следующие лета пришли в края эти русичи и срубили на вершине холма острожек малый, стали обживать его, охотой и рыболовством промышлять. Стены острожка огородили бревенчатой стеной, а от Кремника вниз избы ставить, а потом и терема. Застучали молоты в кузницах, топоры умельцев, тесали бревна, завертелись гончарные круги и закричали призывно первые торговки…
Чьи князья, тверские ли, московские, а может, суздальские первыми положили глаз на эти благодатные края?
В острой межкняжьей борьбе вырвались князья московские. Они и взяли под свою руку поселение это, названное Нижним Новгородом, в противовес Великому за тягу к торговле с Востоком.
Суровым было то время. От Золотой Орды отделился татарский хан Улу-Магомет и сел в Казани. С того времени начала казанская орда свои набеги на Московское княжество и Тверское, держать под постоянной угрозой и Нижний Новгород. Потому и посылал охочих людей князь тверской Борис на Казань…
В один из ранних осенних дней лета тысяча четыреста сорок четвертого от дальней сторожи, что по Волге-реке, дошло до посадника нижегородского тревожное известие, что хан Улу-Магомет готовится к набегу на город. Да не с малыми силами, а с двумя, а то и тремя туменами. И поручил это своему воеводе, любимому Мустафе…
В тот же день посадник нижегородский отправил гонцов в Тверь и Москву к великим князьям известие, чтоб слали в подмогу свои дружины.
* * *
Тверской князь Борис велел созвать бояр на Думу. Оружничий Гавря попытался напомнить князю, что Холмский только из Ярославля воротился и передыхает. Борис прикрикнул:
– Холмскому быть непременно!
Сходились бояре на Думу, по своим местам рассаживались, седобородые, посохами постукивали.
Борис с высоты помоста смотрел на них, думал. Время-то бежит незаметно, делами и заботами своими живут бояре, а надобно лицом к жизни поворотиться, дале за рубежи княжества тверского поглядеть…
Прошагал Черед, а следом Дорогобужский. Тяжело ступая, будто ломая кустарники, шел Репнин. Наконец, поглядывая по сторонам, по палате двигался Холмский, у княжьего помоста приостановился, отвесил поклон и направился на свое место.
Дождавшись тишины, Борис спросил:
– Всем известно, зачем званы, бояре?
– Да уж наслышаны, – вразнобой ответили в палате.
– Тревожную весть подал о себе Улу-Магомет.
– Непростое известие из Нижнего, нерадостное, – сказал Борис. – Что делать станем, бояре?
В палате замерли. Кныш, бороду выпятив, сказал, будто приговорив:
– Земли Нижегородского княжества московские, пусть Василий и думает.
Палата промолчала, а Борис уже с вопросом:
– Так ли и вы, бояре, мыслите?
Тут Осип Дорогобужский и Андрей Микулинский посохами о пол застучали:
– Ты, Кныш, от себя сказывай, а мы иного мнения. Василий Московский подмогу пусть шлет-то так, а нам надобно не замедлить и направить такого воеводу достойного, как Михайло Холмский.
И палата в один голос зашумела:
– Холмскому наше высокое доверие.
– Князь Михайло Дмитриевич чести достоин!
* * *
На грязных базарах, у мечети, у минарета Казань-города ударили кожаные тулумбасы и завопили голосистые ханские глашатаи. Вскоре вокруг них собрались толпы татар. Глашатаи воздевали к небу руки, орали:
– Слушайте люди Казань-города, слушайте, о чем говорим мы! Великий хан посылает своих темников на непослушных урусов. Их конязи непослушны, они отказываются платить дань, как платили их отцы и деды!
И толпы подхватывали:
– О, великий хан, покарай неверных!
А тулумбасы гудели и крики глашатаев неслись над казанскими укреплениями.
Хан казанской орды Улу-Магомет, прикрыв глаза, сидел на разбросанном по палате ковре и, покачиваясь, слушал крики толпы.
Лицо хана удовлетворенное. Скоро он бросит на непокорных гяуров воинов, и конязи урусов будут возить ему дань, какую прежде они возили в Сарай.
Открыл глаза Улу-Магомет, посмотрел на сидевших вокруг темников и мурз, заговорил:
– Я привел вас сюда, в Казан-город, но урусы не хотят нам покоряться. Мы сломим их силой.
Седобородый муфтий провел ладонями по лицу сверху вниз, произнес:
– О, Аллах!
И темники повторили:
– Аллах всемогущ! Аллах акбар!
И разом потянулись к казану с дымящимися кусками молодой конины.
* * *
У великого князя московского сон был неспокойным. К утру почудилось Василию Васильевичу, будто в опочивальню ломятся. Приоткрыл глаза. Дверь заскрипела, в рассвете дня великий князь увидел мать. Софья Витовтовна подошла к постели, промолвила:
– Сыне, из Нижнего Новгорода гонец с известием, Улу-Магомет озорует.