Путешественники между тем уже причалили неподалёку от мостков. Песок заскрежетал о днище, Яков спрыгнул в воду и подталкивал ладью поближе к берегу, чтобы она уселась в песке попрочнее и стало бы возможно снять с неё коней, не опасаясь, что ушкуй перевернётся. Ручеёк заволновался и, едва почувствовав, что днище под ногами больше не качается от каждого шага, сиганул через борт в воду. Весь в брызгах, с оскаленной, весёлой мордой конь выбрался на сушу. Ермолай со товарищи попятились, выставив перед собой рогатины.
– Экие вояки! Коня испугались! – засмеялся Яков.
– Что уставились? – рявкнул Прохор. – Еду несите! Жрать хотим!
– Вы не из Новиграда ли, миряне? – робко спросил Ермолай.
Товарищи Ермолая молчали, настороженно взирая на путников, выгружавших коней и прочее имущество. Прохор смотрел на поселян внимательно, не снимая стелы с тетивы.
– А если из Новиграда, жрать не дадите? – усмехнулся он.
– Из Новиграда обещался Вяхирь приплыть и пожечь нас для примера остальным, – сообщил Ермолай. – С самой весны его ждем. А он всё не приплывает.
– А татарвы тут не было ли? – ласково спросил Прохор.
– Татарвы всюду полно, и у нас их столько, что можно и поубавить. А вы не с Москвы ли, миряне?
– С Коломны, – уклончиво ответил Прохор.
– Ну, ну, – казалось, Ермолай остался доволен ответом. – Коломна тоже город хороший…
* * *
Селение называлось Медвежий Лужок. Так себе деревенька. Десяток домишек, обнесенных новым тыном, погост да кабак. Река и проезжая дорога – всё рядом. Строения новые, недавно поставленные, народ смотрит из-за заборов внимательно – хорошо хоть, что не испуганно. Шутка ли – четверо вооруженных людей, и не дружина вроде, без стяга.
– До Ельца день пути, – приговаривал Ермолай. – Там шум бывает, а у нас тихо. В Орде война. Пока мамаевы воеводы друг с дружкой грызутся – мы отстраиваемся. Как на нас прут да жгут – мы в лесок бежим, прячемся. Как пожгут да уйдут – мы заново строиться.
Ермолай вроде перестал бояться, тараторил без умолку, словно сорока лесная, но товарищи его рогатин пока не опускали. Казалось им, будто Никита Тропарёв страшнее и воинственней прочих – на него и зыркали.
– Опасаетесь? – улыбался Яков. – Конь у нашего старшего татарский. Ой, злой конь! Бойтесь его!
Вошли в кабак. Бедноватым показалось Якову убранство здешней едальни. Не сравнить с заведением Варвары-вдовицы. И еда-то попроще: хлеб жестковат, каша жидковата. Совсем другое дело – рыба, ведь река Дон рядом, да и с олениной им повезло. Сынок кабатчика, долговязый Ивашка, как раз добыл накануне оленёнка-подростка.
– Да что за Вяхирь-то, дядя? – выспрашивал Никита, сыто рыгая. – И откуда, скажи ты мне, дурень, на Дону-реке новгородские ушкуйники? Неужто Волги им стало мало, чтоб разбойничать?
– Мы не спросили, где ему мало, – смиренно отвечал Ермолай. – А вот только увез он у нас девку Евлашку, Ивашкину невесту. А Ивашка за это у него из торока меч попёр да хотел тем мечом его сразити. Да сразити не смог, убёг в лес. Тогда Вяхирь обещал нас пожечь, если в следующий раз Ивашку ему не сдадим…
– Смотри-тка, Яков, – усмехнулся Прохор. – И тут любовь несчастная…
Но Никита не дал ему говорить.
– А что, дядя Ермолай, – продолжал он расспросы. – Где нынче елецкий князь?
– Фёдор-то Иванович? – переспросил Ермолай. – Дак осень же, ярмарка в Ельце. Там и татарские мурзы, и новгородские купцы. Пока не воюем – всё торгуем.
– Князь на ярмарке?
– Может, и на ярмарке…
– Станешь запираться – морду разворотим, – проревел Севастьян, вынимая из ножен огромный тесак. – Морду разворотим, уши и нос срежем, сварим и съедим.
На громкий рёв Севастьяна из поварни выбежал давешний Ивашка – несчастливый жених, но удачливый охотник. Смелый оказался парень! Не побоялся прихватить длинный обоюдоострый ножик, а вот Ермолай разинул рот и в ужасе разглядывал изогнутое, отполированное лезвие Севастьянова тесака, ерзал на скамье, словно примеряясь бежать.
– Не пугайся, старина, – пояснил Никита. – Это московская шелупонь. Им бы только подраться. Но хлебопашцев без приказа не тронут.
– Мы люди подневольные, – лепетал Ермолай. – Рязанского Олега опасаемся, а ордынского Мамая страшимся более чумы и любой другой лютой смерти.
– Не боись, поселянин. Утром мы уйдём своей дорогой. Жечь ваши хибары нам некогда и незачем.
* * *
Поутру тесно стало на ладье – Ивашка-поселянин тоже ехать в Елец навязался. Яков уговорил Никиту не отказывать парню. Вдруг да пригодится? Никита ворчал:
– Расселся оглобля, теперь на ладье не развернуться. Нешто я в Ельце не бывал? Нешто дорогу не найду? Да и что её искать-то. Знай плыви себе по Сосне, пока не приплывёшь…
– Мне только на торжище побывать, мне только посмотреть… – приговаривал Ивашка. Всматриваясь в кудель речного тумана, он старательно налегал на весла.
Никита поворчал, но затем поставил Ивашку на руль, ведь Сосна не великая река. Там излучина, тут мель. Эх, а может, лучше было бы берегом пойти, а ладью припрятать? Да что уж там! Никита ладьей не дорожил. Кто знает, куда судьба дальнюю сторожу занесёт, каким путём к дому придётся возвращаться и когда…
– Далось тебе это торжище, – ворчал Никита, и эхо гулким шёпотом повторяло каждое его слово. – У тебя денег – ни полушки. Одни порты, и те в заплатах. Зачем себя попусту терзать видом яств и роскошеств?
– Мне бы только Вяхиря найти и спросить у него как следует про тех полонянок, что он сюда увёл и продал…
– Полонянок? Продал? – встрепенулся Яков. – Елец – вотчина князя Фёдора Ивановича, не татарского мурзы. Там на торжище людей не могут продавать!
– Тишила Вяхирь увёл у нас пятерых девок, мал мала меньше. Ермолай бает, будто в Ельце продают невольников ордынским перекупщикам, евреям, а там уж…
– Дурак твой Ермолай, деревенщина неотесанная, – фыркнул Никита.
К Ельцу подошли следующим утром, после рассвета. Над речным руслом опять висели белесые лоскуты тумана. Яков всматривался в желто-зелёную стену ивняка, растущего по обеим берегам реки. Где-то здесь должна была оказаться пристань и удобный берег, где можно сгрузить коней. Наконец река плавно вынесла ушкуй, куда требовалось. Вот широкий дощатый настил, положенный на вбитые в речное дно сваи. А вон неподалёку свободный от приречных зарослей плавный сход к воде.
– Елец, – сказал Ивашка-поселянин, и Яков узрел над округлыми кронами ив горелый полуразрушенный тын, а над тыном – каменную колокольню храма, покатые крыши строений.
– Ну и городишко! – пробормотал Яков. – Что же они даже стеной не обнеслись?
– Стену строят и никак не достроят, – пояснил Ивашка. – Что ни год – то набег. В это году было спокойно, так они успели со стороны степи отгородиться. Но ведь ещё не зима. Всякое может случиться.