По обе стороны горизонта - читать онлайн книгу. Автор: Генрих Аванесов cтр.№ 9

Разочарованный торжественным собранием, я остался смотреть концерт художественной самодеятельности просто из солидарности с остальными. Номера были плохо отрепетированы, и из-за этого в зале то и дело возникал смех. Наконец, наступил финал. В этой последней сцене главная роль опять отводилась Сереге. С портретом Сталина в руках он вывел на сцену детей народов мира, одетых в самодельные национальные костюмы. Последняя фраза концерта: «Спасибо великому Сталину за наше счастливое детство», – была произнесена, как мне показалось, с некоторым опозданием и почему-то не Серегой, а женским голосом. Зал не обратил на это никакого внимания. Все поднялись и начали расходиться.

Через час, время еще было совсем не позднее, я забежал к Сереге. Его до сих пор не было дома. Его мама стала расспрашивать меня про торжественное собрание и концерт. Я рассказал, как здорово Серега справился с политической речью, и о показавшейся мне нелепой, концовке представления. Мама вдруг охнула, вскочила и, не говоря ни слова, накинув пальто, побежала в школу. Я остался в квартире один. Входная дверь осталась незапертой, и я вынужден был оставаться в бездействии, не понимая впрочем, что произошло и что надо делать. Ожидание затянулось на час, а может быть и более. За это время я передумал многое, но что же произошло на самом деле, понял только тогда, когда они оба, наконец, вернулись домой.

По их словам я восстановил для себя картину событий. Она выглядела нелепой и безобразной. Вела концерт и готовила его старшая пионервожатая – дама далеко не пионерского возраста. Она вела в школе уроки конституции, разумеется, сталинской, и совмещала эту работу с руководством пионерской организацией. Делала она это явно по призванию. Дородная, небрежно одетая, в нелепом на ней красном галстуке, она целыми днями носилась по школе, непрерывно устраивая разносы ученикам и даже учителям. Во время концерта она зримо контролировала его ход, что было видно даже из зала: кого-то ругала, кому-то что-то подсказывала. Она явно хотела быть на виду и тогда, когда ее роль должна была быть незаметной. Естественно, она наблюдала и финальную сцену. Заметив, что Серега замешкался, она поняла, настал ее звездный час, и произнесла за него сакраментальную фразу. Ей бы на этом остановиться. Ну выручила школьника, спасла финал концерта, что за дело. Но нет. Этого ей было мало. Она усмотрела в действии Сереги или, вернее сказать, в бездействии политическую подоплеку и потребовала немедленно созвать педсовет и комитет ВЛКСМ. Никакие уговоры не смогли остановить разбушевавшегося демагога. Все собрались в кабинете директора. Пионервожатая потребовала вести протокол. Отказать ей в этом по тем временам было невозможно. Учителя, директор и даже парторг, как могли, выгораживали Серегу, но она говорила о политической диверсии и политической же близорукости, об укрывательстве чуть ли не врага народа. В таких выражениях она изобличала Серегу. В конце концов, на голосование был поставлен вопрос об его исключении из школы и из рядов ВЛКСМ. И, что же? Все, кроме одного, проголосовали за исключение Сереги из школы и комсомола. Все понимали, что это означает для Сереги, но своя шкура оказалась ближе. Тем единственным, кто проголосовал против, был наш военрук, отставной капитан Иван Васильевич Комлев. Когда голосование свершилось, он встал и, не сказав ни слова, громко стуча деревяшкой – ногу он потерял на Курской Дуге – вышел из кабинета директора, чтобы больше никогда не возвращаться в школу.

С работы вернулся отец Сереги. Узнав о случившемся, он не стал ругать сына, чего я, честно говоря, ожидал, а, подумав, сказал: «Придется тебе идти в армию. Так будет проще выкрутиться из этой дурацкой заварухи».

Весь тот вечер Серега сидел молча. Он выглядел обескураженным и, как я понимал, не чувствовал себя виноватым. Я был уверен, что он не замышлял ничего из того, в чем его обвинили. Он просто задумался не вовремя, или же ему в голову из подсознания пришла какая-то мысль, показавшаяся ему интересной. Если бы не истеричная тетка и поддавшиеся на ее провокацию взрослые люди – педагоги, то все это дело выеденного яйца бы не стоило. С таким злом как лицемерие я столкнулся впервые. Мне было непонятно: все по отдельности были против исключения Сереги, а когда дело дошло до голосования, вдруг оказались за. До сих пор зло было простым, зримым и осязаемым: подножка, оплеуха, кража. Для того чтобы бороться с таким злом, нужно самому быть сильным. Но здесь сила была бесполезна. «Кроме того, – думал я про себя, – как мне самому ходить теперь в школу». Давняя нелюбовь к ней вспыхнула с новой силой, но выбора не было.

Спустя неделю Серега отправился на призывной пункт. Мы, его родители и я, пошли с ним вместе. Осенний призыв в армию уже кончался, и на сборном пункте было мало народу. Вышел военком и начал читать список призывников и называть номера воинских частей, куда они направляются. Последним он вызвал Серегу и, посмотрев на него, сказал: это ты и есть биолог, вот биологией и будешь заниматься. К Сереге подошли двое военных – молоденький лейтенант и средних лет старшина. После недолгого прощания они отправились к поджидавшему их газику. Прощание далось мне тяжело. Я еле сдерживал слезы, но мысли мои были весьма эгоистическими: я думал не о том, что будет с Серегой, а о том, как я буду обходиться без него. Когда я понял это, мне стало стыдно. Еще я заметил, что лица у сопровождавших Серегу военных были чуть более интеллигентными, чем у остальных. У них на погонах были значки медицинской службы, а у лейтенанта на груди я заметил ромбик – значок о высшем образовании.

Почти три месяца о Сереге не было ни слуху ни духу. Мне было очень грустно без него, без его фантазий, да и своими поделиться было не с кем. Я часто заходил к его родителям: отсутствие информации о сыне их угнетало. Бабушка слегла, она давно чувствовала себя плохо, а теперь, как она говорила, пропал стимул двигаться. Мама часто при мне плакала и проклинала квартиру, в которой пришлось жить. С отцом Сереги мне довелось встретиться за это время всего раза два. Он все время пропадал на работе. Узнать о сыне можно было только в военкомате, но там сказали, что пошлют запрос только через три месяца, а до того надо ждать. Когда ему разрешат, сам пришлет весточку. Сейчас, скорее всего, он где-нибудь в учебной роте проходит курс молодого бойца. Делать было нечего, приходилось ждать и надеяться.

В последний день февраля уже 1953 года, рано утром у меня дома прозвенели четыре звонка, – так в коммунальных квартирах гости сообщали, к кому они пришли. Я только что встал с постели, собираясь идти в школу. На пороге стоял Серега в солдатской форме.

– Привет, – закричал он с порога, – быстро идем ко мне. Забыв про школу, я оделся, и мы вышли из дома.

Дорогой он рассказал, что приехал вместе офицером и двумя солдатами в командировку получать какое-то оборудование. Все его спутники – москвичи, и им разрешили в ожидании груза жить по домам. Первым делом вчера он, конечно, приехал к родителям, а сегодня зашел за мной, чтобы рассказать, что можно. А уехать он может в любой момент, как только офицер оформит груз. Пока он все это говорил, мы уже дошли до его квартиры. Там за завтраком собралась вся семья. Даже бабушка поднялась с кровати и сидела в кресле, укутавшись в плед. Отец тоже по случаю приезда сына сидел за столом и не спешил уйти на работу.