Путь русского гангстера. Легенды лихих 90-х - читать онлайн книгу. Автор: Михаил Орский cтр.№ 13

В крайнем купе четыре бигсы. Одна из них, молодая, владеет помыслами арестантов. Братва предпринимает безуспешную попытку уфаловать ее на свидание. Делается это так. Договориться ты должен сам. Если бигса согласна, то за 20–50 рублей старший сажает вас на час в пустое купе, дают одеяло или простыню какую-нибудь занавесить решетку. Но Ленка не пишется. Хотя на вид битая шельма, оторвяга. Рожа наглая, пухлая, симпатичная. Со шрамом через щеку. Фигура, как у Сабрины…

Я начинаю переписку. Девка держит босяцкую стойку. Может понтуется, а может по молодости и правда идейная босячка. Пишу ей добрые слова, стихи и пожелания. Она отвечает, безбожно коверкая слова: «Спасибо, хоть ты один здесь «джетлемен».

Сварили чифир, вмазали одеколон, забили пару косяков. Захорошело, каторжан потянуло на нежности… Ленка отказывает братве. «Ты в курсе, что тут едут Луди?..» – давит на понятия Мираб. Когда Ленку проводят на дальняк, начинается состязание в тонком тюремном юморе, местами переходящем в сарказм.

«Ленка, ты стоя или присела?»

«Ой, потише, что ты шпаришь, как из брандспойта, на нас брызгает!!!»

«Ленка, как ты пыжишься, имей совесть, аж здесь слышно…»

«Она ногу задрала, как кобель»

Но Ленка посмеивается и не переживает.

В Новотроицке садятся зеки с тройки и пятерки – лагерей строгого режима. Поселенцы и крытники ^[6]. В тюрьму едет видный бродяга Гаврила. За ним я знал много босяцких поступков. Мутил голодовку в оренбургской тюрьме. Добился всяких послаблений в режиме и отоваровке ^[7], а сам пострадал. Но ему Ленка тоже отказала. Гаврила, уже серьезно, обрушил на нее град ругательств. Меня покоробило. Считаю неправильно это. Все-таки женщина редкий гость в нашей жизни, надо поддержать ее, ободрить, а не добивать грязным словом. Она и так судьбой убитая… Считается, что настоящая босячка братве никогда не откажет. Получается, что любая воровайка должна через себя хор пропускать? Наверное, никто из материвших Ленку не представлял на ее месте свою сестру или подругу. Поделился мыслями с Киргизом.

– А что ты хочешь? Животный мир, – пожал он плечами.

– От нас ведь зависит, мы же в нем живем, – возразил я.

– Ну рассуди здраво, – Киргиз приподнялся на локте, – жизнь проходит мимо нас, когда тут на что оглядываться… жизнь проходит…

Ленка не унывала. В ответ на мои утешения отвечала: «Ихний базар мне до лампочки. Если все принимать близко к сердцу – крыша поедет». Укорил в маляве ее приятелей, что позволяют ей третий раз садиться и все за пустяки. Ленка за друзей заступилась: «Братва у меня хорошая, отсидели все большие срока. Их с собой тащить не в моих правилах. Я лучше сама за них отсижу, мне все равно два года дали. Я их на одной ноге отстою, а прикинь, сколько могли им намотать? Если в трудную минуту меня не бросят, я им буду благодарна, а если бросят – это будет на ихней совести. Так что, Миша, мою братву винить не надо. Я поступила так, как считала нужным». И почему-то добавила: «По жизни, Миша, я иду правильно, за мной ни децела ^[8] нету, и никто не может предъявить». Хм, кто бы сомневался… Посоветовал ей больше читать. Она согласилась и ответила: «Особенно люблю читать переводы с турецкого, там большинство за нашего брата». Признаться, это было для меня совершенным откровением. Вообще ни одного турецкого писателя не знаю… Рассказала мне о порядках на бабских зонах: «Путевые, это у которых все правильно по арестантской жизни. Жучки – это оперативные подстилки. Есть еще «не тралитет» (нейтралитет)». О будущем Ленка сказала: «Надоело по этим этапам скитаться. Я себя знаю, там не выдержу и какой-нибудь овце башку пробью. Так что пора «остановляться». Зоны почти все уже сломанные».

Много было в ее малявах бравады, желания казаться босячкой и говорить на языке братвы. Я думаю, что пройдут годы, и это пройдет. Счастливо тебе, Ленка, тамбовская воровайка. Сошла она в Челябе и навсегда исчезла из моей жизни, как многие на тяжелом арестантском пути.

В Челябе нас прицепили к другому паровозу и провезли до Свердловска. Об этой пересылке в арестантской среде ходят самые благоприятные слухи. Недаром зеки, когда ругают Ленина лысым педерастом, всегда говорят, что эсеры отжарили Ильича на свердловской пересылке. И хотя вождь мирового пролетариата здесь никогда не был, в каждой шутке есть… доля шутки.

Однако встретили нас строго. Кроме нас, пришел этап с Пензы, были местные. На шмоне мусора попытались забрать чифир. Но мы сразу дали понять, с кем они имеют дело. Дружно кипишнули: «Вы чего беспределите?!! Кровное забираете, мародеры!!! Сейчас повскрываемся, кровью все зальем, заманаешься подтирать!!!»

«До вас чего, перестройка не дошла?» – пронзительно кричал душа лагерной забастовки Попенок.

«Короче, пропускай без шмона от беды подальше… начальник! Добром не кончится… Не вымораживай… Надо такие вещи по-человечьи решать!»

Кончилось тем, что половину этапа вообще не шмонали. Внимание старых глиномесов вызвал молоденький, пухленький каптерщик. Ему подмигивали, он улыбался и краснел.

К отбою подняли в камеру. Хата тесная, народу – сколько и нас. Ба! Вот так встреча – Витек с Донгуза. Сидели вместе под следствием в 1984 году в Лямбурге. «Журналист!!!» – обрадовался Витек. Тогда затаившиеся козы попытались устроить в хате переворот. Соль-илецкий бродяга Бабася организовал жесткий отпор, мы им всекли, одного из козлов, коменданта промзоны Лазаря я вырубил так, что его тряхнула кондрашка. А поводом для козьего бунта послужило то, что вот этот самый Витек обыграл их всех в карты. Короче, посидели, вспомнили… Удивительные бывают встречи. Лет десять назад, я, начинающий крадунишка, интересовался в Бутырке у парняги поматерее: «Есть в Москве кабак или место какое, где встречаются судимые?». «Есть – отвечал парняга, – тюрьма.»

Тогда я не поверил. Оказалось, истинно так. Ладно еще, если бы встретились в Москве или Лямбурге, но в Свердловске! Он идет из Киргизии в Тавду, мы из Лямбурга черт его знает куда и такая встреча!!! Нужно сказать, что Витек был парень дерзкий, шпилевой. Я обратил внимание, что после Киргизии он сильно изменился, стал каким-то зашуганным. От его былой блоти не осталось и следа. Не знаю, что ему довелось пережить на киргизских зонах. Его быстро выдернули на этап, и мне не удалось его толком расспросить.

Тюряжка оправдывает свою репутацию. Классический бардак. На коридоре – вообще никого. Коснется стучать, врача, допустим, вызвать – бесполезно. Для этой цели в камере держали лом (!!!). Откуда он взялся – неизвестно. При всяком удобном случае хилый очкастый москвич хватался за него и, как рыцарь при дворе короля Артура, шел в атаку на дверь. «Не смотрите, что грудь впалая, зато спина колесом», – говорят о таких. На этой личности стоит остановиться подробнее. Фигура на редкость примечательная. Убежденный преступник, сделавший кражи и мошенничество своим ремеслом, изрядно повредился головой. Все свои срока, кроме последнего, он отбывал в Сычевке (спецлечебница). В последний раз он туда не поехал, потому что потерпевшая у него была медсестра с Сычевки. Дали ему общий режим, там он сварил в прожарке наехавшего на него завхоза. Раскрутился на усиленный, но и там кого-то зарезал. Через Свердловск шел в Киров на строгий. Звали его Борис. Он, находясь в состоянии реактивного психоза, безостановочно молол языком. Каскад историй, сведений, анекдотов. Боря непрестанно ссылался на воровские авторитеты. По его словам выходило, что рос он под крылом Черкаса, был другом Монгола, Японца и вообще не последним человеком среди московского жулья. Мне же казалось, что воспитания босяцкого ему явно не хватало. «Ну, сумасшедший, что возьмешь». Раз по десять на дню Боря с гордостью цитировал свою «сопроводиловку»: склонен к побегу, склонен к нападению на администрацию, организатор группировок. К вечеру всей камере стало ясно, что Борису было бы легче перечислить, к чему он не склонен. Бахвальство коробило, но в чем ему стоило отдать должное, так это в неуемной энергии по части устройства всяких кипишей. Борю буквально кумарило, если появлялась возможность затеять какую-нибудь каверзу. Заглянула ларечница. Стали думать, как пробить отоваровку. Этапным и пересыльным ларек не положен. Деньги-то наликом были. «Вам надо с прогулки не заходить в хату», – загорелся Боря. Орсовская братва тяжела на подъем и особого энтузиазма не проявила. Я вообще заметил, что «за светофором» наша отрицаловка как-то незаметно поскромнела. Этап, пересылки, столыпинские вагоны – это не местные зоны, где мамка каждую неделю за забором и товарищи по воле в соседнем бараке. Как-то раз на «тройке» в Новотроицке при мне зажиточный чеканщик Игорь Люлин, к которому постоянно прибегал за сигаретами и чаем землячок Фантик, сказал по этому поводу замечательную фразу: «Фантик, как ты мне надоел! В какую тюрьму не приедешь – ты там сидишь!» А этап, как раз – все ставит на свои места и показывает, кто есть кто в арестантском мире.