Путь русского гангстера. Легенды лихих 90-х - читать онлайн книгу. Автор: Михаил Орский cтр.№ 12

Никто не ожидал такой мусорской прокладки. Ведь только накануне нашли пропавшего три дня назад грузчика Гору. Его достали из канализационного колодца. Голова наполовину отрезана и еще 27 ножевых ран. Он весил за 110 кг и на фоне подсушенных зеков выглядел настоящим боровом. Потом я узнал, что завалил этого басмача обычный молодой пацанчик, у которого сластолюбивый узбек настойчиво «подпрашивал». (Это было второе при мне убийство на «восьмерке».) Но на тот момент менты этого не знали, и странно было, что вывезли 20 человек. Ведь среди нас мог оказаться тот, кто вальнул Гору.

В нашем отряде появились три мусора и назвали три фамилии. «Пять минут на сборы! Воронки у ворот!» Редкостная мразь, капитан по кличке Ватная Башка перекрыл вход. Но я все равно свалил, проскользнув на полуспущенных к окну. Пробежался по промзоне, попрощался с товарищами, нашел червонец и чаю на пару заварок. Было бы время, конечно же, семейники собрали меня на этап. Но мусора таким образом технически рассчитались за участие в забастовке. Такова наша жизнь бродяжья – сидишь себе не в кипиш, ждешь свиданку, допустим, или посылку. У тебя товарищи, какой-то быт налажен. И вот в мгновенье меняется все. Куда-то увозят. А куда – неизвестно.

Из 20 человек половина – заядлые бузотеры, отрицаловка, «блат-комитет». Наиболее авторитетные – смуглый и чернявый Витя Шнайдер, немец по национальности и Цыган по погонялу. Мощный, но добродушный Саша Иконник с Лямбурга. Возрастной, степенный орчанин Киргиз, Лева грузин – тоже далеко не юный. Саша Попенок, хлипкий, но удивительно горластый паренек интеллигентной наружности. Кроме них: завхоз, попавший в опалу к ментам по неизвестной причине, мастер с цеха РТИ, давший забастовщикам расклады по нормам и производству, трое мужичков «без никому» и москвич Гвоздев из лагерных ИТР по кличке Пузо. Несколько человек вывели из БУРа. Среди них – горячий грузин Мераб, отчетливый стремяга. Нравился мне босяцкими поступками.

В суете мастер убежал и загасился. А уже на тюряжке завхоз проглотил лезвие, чтобы избежать возможного спроса за всякие гадские дела на своей прокозьей должности. Ну, а меня как угораздило? В цехах РТИ, где зеки подняли кипиш, я не работал. В «блат-комитете» не состоял. Но буйный нрав не позволил оставаться в стороне от забастовки. Мне удалось связаться со знакомой по воле журналисткой «Аргументов и фактов» Наташей Бояркиной. Она прониклась душой и выдала информацию о беспределе лагерной администрации в прессу. Дальше объяснять не нужно. Естественно, от меня поспешили избавиться.

Наиболее ярко тюремная жизнь проявляется на этапах, это беда неопытного и отрада испытанного арестанта. В пересыльных тюрьмах и транзитных камерах практически нет вмешательства администрации в каторжанскую жизнь.

Скрипом ржавых ворот возвестил о себе Оренбургский острог, бывший женский монастырь екатерининских времен. Ба! Как по заказу – дубачка ^[4] Танюха-мордовка встречает этап. Не могу не помянуть ее добрым словом. Избитая истина: везде есть мрази, но случаются необъяснимые чудеса. Когда я сидел под следствием, меня реально ломали через ШИЗО острога. Причин сейчас касаться не буду. Кормили через день, жуткий холод. Камеры находились в подвале ниже уровня Урала. Вместо вольной одежды выдавали жалкие лохмотья без пуговиц и размера на два меньше. Спать днем нельзя, так как шконка на весь день пристегивается к стене, а ночью невозможно из-за холода. Вот так в тюремных казематах зарабатывают туберкулез. Я спасался тем, что непрерывно приседал и отжимался, пока хватало сил. А без жратвы надолго ли их хватит? И самое отвратительное – простите меня за сугубую физиологию – в карцере не было бумаги, то есть совсем не было. И задница за несколько дней просто зарастала коростой. Из нас реально хотели сделать животных, потерявших человеческий облик. Но животными как раз были гады, которые это творили и допускали. Время я убивал тем, что по памяти читал стихи, все, которые мог вспомнить… И вот добрым ангелом раз в трое суток являлась Танюха. Она была не простая дубачка, а что-то типа корпусной. Короче, в свою смену она выводила меня из изолятора и пересаживала в этапку. Там я согревался и отъедался. В конце ее смены лафа заканчивалась, и меня отводили обратно. Почему она это делала? Любви, тюремного романа между нами не было, денег я не платил. Просто понравился… Успеваю шепнуть ей: «Так и знал, что ты встречать будешь». Она меня узнала, засмеялась: «А я так и знала, что ты приедешь». Мне аж захорошело…

В привратке сели варить чифир. Необъяснимый момент! Все прекрасно знают, что сидеть в привратке не так уж долго, что скоро все окажутся в камерах. В зоне, бывало, целый день не чифирят. А тут будут полчаса колотить в дверь, требовать воду, потом рвать на «дрова» чьи-то штаны или рубаху, будут задыхаться в дыму и все-таки сварят чифир. Найдется умелец, который «у корпусного на погоне заварит». В довершение, по закону подлости, главного заводилу обязательно выдернут в камеру, прежде чем варево остынет и станет годным к употреблению. Мы все это проделали и образовали круг человек в десять. Я, хоть и не чифирю, посчитал нужным отметиться. Ведь, когда в привратке или на сборке заваривают чай, черт его знает, кто рядом. Может, козлы или педерасты. И поэтому произносится фраза типа «достойные, подходите» или «подходите, кому положено». И мне первые разы в новых тюрьмах приходилось сделать пару глотков чифира, что бы дать понять, что я правильный арестант.

Когда-то чифир в местах лишения свободы был приравнен к наркотикам и за его употребление давали реальные сроки. Старые вертухаи пугали новобранцев: «Обчифирившийся зек прыгает на семь метров в длину». А в каторжанском фольклоре сохранились сатирические строки:

«Я сегодня поймал чифириста,

Запишите меня в СПП»

Муссировали главный вопрос – куда едем? Было два мнения: либо в Новотроицк, на местные зоны, либо на Челябу. В Челябе зоны красные. Об этом я знал не понаслышке, а мог судить по челябинской тюрьме, где два года назад, в 1986-м, дожидался этапа в дурдом на экспертизу.

В Лямбурге зависли на несколько дней. И вот легендарный столыпинский вагон. Перед посадкой, сидя на корточках, слышим традиционное: «Граждане осужденные, вы поступаете в распоряжение оренбургского конвоя. Шаг влево, вправо, прыжок в сторону, вверх расценивается, как попытка к бегству. Предупреждаю, что при попытке к бегству по вам будут стрелять».

Однако конвой особо не лютует. Закрывают в хаты. Начинаются бесконечные вопросы: «Орские есть?»

«Манея знаешь?»

«Знаю, а кто говорит?»

«Витек Волгоградский. Я с ним в БУРе сидел.»

«А куда идешь?»

«Да нас пятьдесят рыл вывозили из Иркутска в Тамбов на новую зону. Там развернули. Еду обратно. От своих отстал, руку сломал…»

Вопросы, вопросы… Кто? Откуда? Когда арестантский люд выговорился и затих, провожу краткий ликбез на тему, кто такой Столыпин и почему так называется арестантский вагон. Каторжане с уважением смотрят на два моих баула, набитых книгами. Конвой оказался свойский. Банчит ^[5] чифиром, одеколоном. Цены бешеные. Пачка чая десять рублей, фурик одеколона пятнадцать. А куда денешься? Тюрьма. Старший унюхал отраву, просит угостить.