Главная тайна горлана-главаря. Ушедший сам - читать онлайн книгу. Автор: Эдуард Филатьев cтр.№ 72

Впрочем, это уже история, которая относится к биографии совсем другого поэта.

А мы вернёмся к Маяковскому и продолжим рассматривать, как сложился у него воскресный день 6 апреля. Полонская писала о той поре:

«В театре у меня было много занятий. Мы репетировали пьесу, готовились к показу её Владимиру Ивановичу Немировичу-Данченко. Очень все волновались, работали ускоренным темпом и в нерепетиционное время. Я виделась с Владимиром Владимировичем мало, урывками. Была очень увлечена ролью, которая шла у меня плохо. Я волновалась, думала только об этом. Владимир Владимирович огорчался тому, что я от него отдалилась. Требовал моего ухода из театра, развода с Яншиным.

От этого мне стало очень трудно с ним. Я начала избегать встреч с Маяковским. Однажды сказала, что у меня репетиция, а сама ушла с Яншиным и Ливановым в кино».

Узнать о том, что Полонская не на репетиции, а где-то ещё, Маяковскому было очень просто. Она сама написала:

«…он позвонил в театр, и там сказали, что меня нет. Тогда он пришёл к моему дому поздно вечером, ходил под окнами. Я позвала его домой, он сидел мрачный, молчал».

Конечно же, это был сильный психологический удар. Мало того, что у него не осталось друзей, а теперь и близкий ему человек так демонстративно его обманывал.

Маяковский не находил себе места.

Утром в понедельник, 7 апреля Владимир Владимирович нечаянно зацепил один из бокалов, подаренных Вероникой Витольдовной, и тот разбился. Увидев в этом весьма недоброе предзнаменование, Маяковский очень расстроился. И решил, что надо предпринять ещё более решительные действия.

Полонская пишет:

«…он пригласил нас с мужем в цирк: ночью репетировали его пантомиму о 1905 годе. Целый день мы не виделись и не могли объясниться. Когда мы приехали в цирк, он был уже там. Сидели в ложе. Владимиру Владимировичу было очень не по себе. Вдруг он вскочил и сказал Яншину:

– Михаил Михайлович, мне нужно поговорить с Норой… Разрешите, мы немножко покатаемся на машине?

Яншин (к моему удивлению) принял это просто и остался смотреть репетицию, а мы уехали на Лубянку.

Там он сказал, что не выносит лжи, никогда не простит мне этого, что между нами всё кончено.

Отдал мне моё кольцо, платочек, сказал, что утром один бокал разбился. Значит, так нужно. И разбил о стену второй бокал. Тут же он наговорил мне много грубостей. Я расплакалась, Владимир Владимирович подошёл ко мне, и мы помирились.

Когда мы выехали обратно в цирк, оказалось, что уже светает. И тут мы вспомнили про Яншина, которого оставили в цирке.

Я с волнением подошла к ложе, к счастью, Яншин мирно спал, положив голову на барьер ложи. Когда его разбудили, не заметил, что мы так долго отсутствовали.

Возвращались из цирка уже утром. Было совсем светло, и мы были в чудесном, радостном настроении».

Всё проспавший Михаил Яншин потом написал:

«В 4 часа утра он предлагает заехать к нему на 15 минут выпить чаю и потом уже ехать домой. Мы с трудом соглашаемся. И вот едем с Цветн<ото> бульв<ара> на Таганку и с Таганки на Каланчевку домой.

В.В. говорит, что очень обязан, что благодарен, что мы доставили ему радость и пр. пр. И вот всё время так».

Вероника Полонская:

«Но примирение это оказалось недолгим: на другой день были опять ссоры, мучения, обиды».

Ссоры теперь происходили из-за того, что Маяковский перестал верить Веронике. Она написала потом:

«…после моей лжи о кино Владимир Владимирович не верил мне ни минуты. Без конца звонил в театр, проверяя, что я делаю, ждал у театра и никак, даже при посторонних, не мог скрыть своего настроения. Часто звонил и ко мне домой, мы разговаривали по часу. Телефон был в общей комнате, я могла отвечать только „да“ и „нет“. Он говорил много и сбивчиво, ревновал. Много было очень несправедливого, обидного.

Родственникам мужа это казалось очень странным, они косились на меня, и Яншин, до этого сравнительно спокойно относившийся к нашим встречам, начал нервничать, волноваться, выказывать мне своё недовольство. Я жила в атмосфере постоянных скандалов и упрёков со всех сторон…

И, чтобы избежать всего этого, я просила его уехать, так как Владимир Владимирович всё равно предполагал отправиться в Ялту. Я просила его уехать до тех пор, пока не пройдёт премьера спектакля «Наша молодость», в котором я участвовала. Говорила, что мы расстанемся ненадолго, отдохнём друг от друга и тогда решим нашу дальнейшую жизнь».

Знала бы Полонская, как её просьба напоминала историю конца 1922 года, когда с таким же предложением (отдохнуть друг от друга, расставшись на два месяца) к Маяковскому обратилась Лили Брик.

Эта аналогия наталкивает на предположение, что Маяковскому могли сообщить нечто такое, что резко изменило его отношение ко всему окружающему и даже к самому дорогому и близкому ему человеку – Веронике Полонской.

Погода в тот день в Москве была великолепная. Вероника Полонская писала:

«Утро, солнечный день. Я приезжаю к Владимиру Владимировичу в Гендриков. У него один из бесчисленных гриппов. Он уже поправляется, но решает высидеть день, два. Квартира залита солнцем, Маяковский сидит за завтраком и ссорится с домашней работницей.

Собака Булька мне страшно обрадовалась, скачет выше головы, потом прыгает на диван, пытается лизнуть меня в нос.

Владимир Владимирович говорит:

– Видите, Норкочка, как мы с Булечкой вам рады.

Приезжает Лев Александрович Гринкруг. Владимир

Владимирович даёт ему машину и просит исполнить ряд поручений. Одно из них: даёт ключи от Лубянки, от письменного стола. Взять 2500 руб., внести 500 руб., взнос за квартиру в писательском доме.

Приносят письмо от Лили Юрьевны. В письме – фото: Лиля с львёнком на руках. Владимир Владимирович показывает карточку нам. Гринкруг плохо видит и говорит:

– А что это за пёсика держит Лиличка?

Владимира Владимировича и меня приводит в бешеный восторг, что он принял льва за пёсика. Мы начинаем страшно хохотать.

Гринкруг, сконфуженный, уезжает.

Мы идём в комнату к Владимиру Владимировичу, садимся с ногами на его кровать. Булька – посредине. Начинается обсуждение будущей квартиры на одной площадке (одна – Брикам, вторая – нам). Настроение у него замечательное».

Из сказанного видно, что Маяковский практически выздоровел, и настроение у него было достаточно хорошее.

К тому же в «Правде» 8 апреля появилась статья Вениамина Серафимовича Попова-Дубовского, заведовавшего отделом литературы и искусства в этой газете (он был родным братом писателя А.С.Серафимовича). В статье писалось о «Бане»: