Но Туманов заговорил о другом.
– В ту ночь в гостинице, когда тебе стало плохо, я заметил на твоем столе какую-то карту. Что это за карта? Могу ли я на нее взглянуть?
Она не стала спрашивать, зачем ему, молча достала карту, положила на стол.
– Это копия. Оригинал хранится в моей семье. И я понятия не имею, что на ней изображено.
Карту Туманов рассматривал очень долго и очень внимательно, а потом сказал:
– Сдается мне, она неполная. Должна быть еще одна часть.
– Нам тоже так показалось.
– Нам? – Он поднял на Анну насмешливый взгляд, и тут же вернулись все былые обиды.
– Нам с Мишей! – сказала она с вызовом. – Он помогал мне, пока ты…
– Пока я не вмешался и все не испортил? – Туманов улыбался коронной своей кривоватой ухмылкой, а смотрел так, что Анне сделалось не по себе.
– Пока Миша не ушел, – сказала она твердо.
Было желание свалить всю вину на Туманова, – что уж скрывать! – но дядя Витя учил ее быть честной и перед людьми, и перед самой собой. Правда заключалась в том, что в тяжелое для Анны время Миша, родной и любимый, ушел, а Клим Туманов, чужой и насмешливый, остался.
И он, кажется, принял эту правду с благодарностью, вздохнул едва ли не с облегчением, а потом спросил:
– Вы приехали в Чернокаменск из-за этой карты?
– Нет. – Анна покачала головой. – Это трудно объяснить, я многого не помню из своего детства, но я всегда твердо знала, что мне сюда нужно.
Туманов кивнул, соглашаясь и принимая ее такой неубедительный ответ.
– Я многого не помнила и не знала, а Миша взялся мне помогать. У него связи, он раздобыл сведения…
– О Чернокаменске?
– Да. А еще об острове и мастере Берге. Мне было очень важно знать, что он еще жив.
– Почему?
– Не понимаю, – она растерянно пожала плечами.
– А карта?
– А карту я нашла, когда пыталась раздобыть хоть какую-то информацию. Она была спрятана в письменном столе моего дяди, и Миша сделал предположение, что карта эта важна. А я, – Анна усмехнулась, – решила, что с ее помощью можно отыскать клад.
– Сначала нужно получить вторую часть, – сказал Туманов таким серьезным тоном, что сразу стало ясно – идею с кладом он бредовой не считает. – Я слышал, в здешних краях еще не так давно мыли золото, и алмазные прииски тут имеются. Почему ты не спросила у своего дяди прямо, что это за карта?
– Потому что мне было стыдно! Я ведь рылась в его вещах!
И этот довод Туманов принял, согласно кивнул, поскреб отросшую щетину. Щетина в отличие от пепельных волос была иссиня-черной.
– К тому же мне не нужен клад, я приехала в Чернокаменск не за этим. Я приехала, чтобы получить ответы.
– Все мы приехали за ответами, – пробормотал Туманов и тут же спросил: – Ты не будешь возражать, если я возьму на время карту?
Она не стала возражать. Зачем ей чужие головоломки, да ко всему прочему неполные?
– Мне нужно уехать, хочу кое-что выяснить. – Он встал, сунул карту в карман. – Вечером вернусь. А ты пока отдыхай. Я скажу Клавдии, чтобы принесла тебе горячего молока. И пожалуйста, ничего не предпринимай, из дома не выходи.
Вот и началось: ничего не предпринимай, из дома не выходи…
– Конечно! – сказала Анна и улыбнулась как можно искренне. – И молока очень хочется.
Обещание свое она сдержала. По крайней мере, ту его часть, которая касалась горячего молока. Выпила и съела все, что принесла Клавдия, выслушала ахи и охи по поводу случившегося на острове и по поводу своих изменивших цвет волос, а потом не удержалась, спросила, вернулся ли в усадьбу Миша. Оказалось, вернулся, но вскоре, как и Туманов, уехал по делам. Ничего, у нее тоже дела найдутся.
…Митрофан ждал ее у крыльца. Анна как-то сразу поняла, что ждет он именно ее. Вернее, не ждет, а караулит. Выглядел он расслабленным, но на Анну смотрел внимательно и насмешливо.
– Прогуляться решили? – спросил, переламывая в толстых пальцах хворостину. – Так я провожу. Меня Клим Андреевич очень просил за вами приглядеть. Время нынче, сами видите, какое неспокойное.
Значит, Клим Андреевич очень просил.
Анна развернулась на каблуках и, не говоря ни слова, вернулась в свою комнату. С Климом Андреевичем они еще побеседуют. И беседа эта ему очень не понравится.
* * *
К Анатолю Матрену Павловну не подпустили, увели в дом едва ли не силой. И она теперь терзалась, что смалодушничала, не настояла на своем, не попрощалась с любимым мужем. В голове было тяжко, на душе муторно. От успокоительной микстуры, которую выписал ей доктор, хотелось то смеяться, то выть в голос, но Матрена Павловна держалась. Хватит, уже навылась, чужих повеселила, своих напугала. Вон Наташенька сама не своя, за руку держит, отойти боится, а по глазам видно, что тяжко ей при маменьке-то.
Матрена Павловна вздохнула, силой заставила себя встать с кровати, которую еще ночью делила с ненаглядным своим Анатолем, велела дочери:
– Наташа, ты иди. Не бойся, все со мной будет хорошо.
Будет. Непременно будет. Вот сейчас наливочки вишневой выпьет, и отпустит, разожмутся тиски, дышать станет легче.
– Вели наливки мне принести. И не смотри на меня так. Мала ты еще мать судить. Иди же!
Ушла быстро, дважды просить не пришлось. И в поспешности этой Матрене Павловне почудилось немалое облегчение. Пусть ее. Ведь ребенок еще, даром что выглядит зрелой женщиной. Замуж ей нужно, за мужчину приличного, основательного, при деньгах. Такого, как Туманов. Но это потом, сейчас о себе нужно подумать. О том, как жить дальше без Анатоля.
Матрена Павловна отпила наливки прямо из поданного графина. Пила жадными глотками, пытаясь утолить не жажду, но душевную муку. Ничего, она справится. Как-нибудь, помаленечку… Только на кровать не смотреть, не вспоминать, как хорошо было с Анатолем. Ночь пережить, перетерпеть, а днем-то попроще будет. Днем дел полон рот, только успевай решать. Особенно теперь, когда эти… родственнички кровь почуяли, слабость ее увидели. Только и ждут, что Матрена Кутасова оступится, отпустит вожжи, даст слабину. Не дождутся! Не на ту напали!
Графин с наливкой она отодвинула не без колебаний. Велик был соблазн выпить все до дна и забыться хотя бы на время, но искушение она преодолела, кликнула горничную, велела отправить Туманову приглашение на поминальный ужин. Скорбь скорбью, а дело делом, все нужно держать под контролем, чтобы мальчишка не сорвался с крючка, не передумал покупать поместье. Дела-то пока застопорились, Туманов не спешит подписывать бумаги. Но подпишет, в людях Матрена Павловна разбиралась, этот, коль уж решил, от своего не отступит. Только бы никто не отговорил. Девице этой, невесте тумановской, замок явно не по душе. Если она та, за кого себя выдает, то остров она должна ненавидеть люто. Здесь, говорят, мамку ее Злотников убил и ее саму убить пытался. И вообще, народу на острове полегло – тьма. Гнилое место, темное. Сама Матрена Павловна от него избавиться пыталась который год, да не находилось глупца. А теперь вот нашелся, и отпускать его нельзя ни в коем случае.