Через некоторое время в нижних окнах мелькнул свет фонаря, и он услышал приближающиеся шаги и ворчливое бормотание по-португальски. Дверь открылась.
– Bom dia
[17]. Я хочу видеть епископа.
Полуодетый заспанный слуга уставился на него, не узнавая и ничего не понимая, затем возмущенно изверг еще один поток португальских слов и потянул дверь на себя. Но Струан выставил вперед ногу, рывком распахнул дверь и вошел в дом. Он свернул в первую попавшуюся комнату – это оказался роскошный, со множеством книг вдоль стен рабочий кабинет – и сел в кресло с резной спинкой. Потом опустил взгляд на стоящего с открытым ртом слугу.
– Епископа, – повторил он.
Получасом позже Фаларьян Гуинеппа, епископ Макао, генерал Римско-католической церкви, надменно вступил в комнату, захваченную Струаном. Это был высокий патриций с римским крючковатым носом, высоким лбом и худым высохшим лицом. Груз своих пятидесяти лет он носил с юношеской легкостью. Епископ был одет в пурпурную мантию и шапочку того же цвета, с худой шеи свисало усыпанное драгоценными камнями распятие. Темные сонные глаза смотрели враждебно. Но едва их взгляд упал на Струана, как раздражение и сонливость прелата словно рукой сняло. Епископ остановился на пороге, насторожившись каждой клеточкой своего тела.
Струан встал:
– Доброе утро, ваша светлость. Извините, что я без приглашения и потревожил вас в столь ранний час.
– Добро пожаловать во имя Господа, сеньор, – мягко ответил епископ. Он указал рукой на стул. – Я думаю, небольшой завтрак? Вы разделите его со мной?
– Благодарю вас.
Епископ отрывисто сказал что-то по-португальски слуге, который поклонился и торопливо вышел. Затем он медленно приблизился к окну, держа пальцы на распятии, и долгим взглядом посмотрел на встающее солнце.
Далеко внизу, в заливе, он увидел «Китайское облако». Клипер стоял на якоре в окружении множества сампанов. Какое срочное дело, размышлял он, привело ко мне тайпана Благородного Дома? Этого врага, которого я так хорошо знаю, но с которым никогда раньше не встречался.
– Я признателен вам за такое пробуждение. Рассвет сегодня поистине великолепен.
– Да.
Собеседники выказывали отменную учтивость, хотя на самом деле почтения друг к другу не испытывали.
Для епископа Струан олицетворял расчетливых, злобных, фанатичных англичан-протестантов, которые презрели законы Божии, которые, обрекши себя на вечное проклятие, отринули папу, как некогда иудеи отринули Христа; а этот человек к тому же был среди них одним из первых: именно он чуть ли не в одиночку уничтожил Макао, а вместе с Макао и безраздельное господство Святой матери-церкви среди азиатских язычников.
Для Струана же епископ воплощал в себе все то, что шотландец всегда презирал в католиках: догматичный фанатизм добровольно оскопивших себя властолюбцев, которые во имя католического Бога высасывали богатства из бедняков, каплю за кровавой каплей, и строили из этих капель гигантские соборы для прославления Божественного, каким они его себе представляли; они, подобно идолопоклонникам, посадили в Риме человека – папу, – сделав его непогрешимым судьей всех остальных людей.
Слуги в ливреях почтительно внесли серебряные подносы, горячий шоколад, почти невесомые булочки из воздушного теста и свежее масло, а также джем из кумквота
[18], которым славился монастырь францисканцев.
Епископ прочел молитву, и латынь еще больше усилила раздражение Струана, но он не сказал ни слова.
Завтрак прошел в молчании. Колокола многочисленных церквей прозвонили к заутрене, и тишину заполнил неясный, гортанный хор монашеских голосов, читавших молитву в соборе.
После шоколада был подан кофе из Португальской Бразилии – горячий, сладкий, крепкий, с изысканным ароматом и вкусом.
Епископ шевельнул рукой, слуга открыл драгоценную шкатулку для сигар и предложил ее Струану:
– Эти из Гаваны, если вам такие нравятся. После завтрака я обычно наслаждаюсь «даром» сэра Уолтера Рэли человечеству.
– Благодарю вас.
Струан выбрал сигару. Слуги поднесли им огонь и по знаку епископа удалились.
Епископ поднял глаза, наблюдая за струйкой табачного дыма:
– С какой стати тайпан Благородного Дома вдруг ищет моей помощи? Помощи паписта?
– Вы можете поспорить – и не проиграете, ваша светлость, – что я прибегаю к ней не с легким сердцем. Вы слышали что-нибудь о хинной коре? «Иезуитской» коре?
– Вот как. У вас малярия. Лихорадка Счастливой Долины, – тихо произнес епископ.
– Сожалею, но вынужден разочаровать вас. Нет, у меня нет малярии. Но ею болен человек, который мне очень дорог. Хинная кора действительно излечивает малярию?
Пальцы епископа поиграли огромным перстнем на среднем пальце, потом коснулись распятия.
– Да. Если малярия Счастливой Долины – это та же малярия, которой болеют в Южной Америке. – Его взгляд стал пронзительным. Струан почувствовал его силу, но глаз не опустил, глядя в лицо епископу с той же твердостью. – Много лет назад я был миссионером в Бразилии. Я заболел там их малярией. Но хинная кора исцелила меня.
– У вас есть хинная кора здесь? В Макао?
Последовало молчание, которое нарушалось лишь негромким постукиванием ногтей прелата по кресту. Струан сразу вспомнил китайского врача, постукивавшего пальцами по запястью Мэй-мэй. Он спросил себя, правильно ли он все рассчитал – относительно епископа.
– Я не знаю, сеньор Струан.
– Если хинная кора излечивает нашу малярию, то я готов заплатить. Если вам нужны деньги, вы их получите. Власть? Я дам вам ее. Если вам нужна моя душа, она ваша – я не разделяю ваших взглядов, так что это будет стоящий обмен. Я даже с радостью пройду через церемонию принятия католичества, но это было бы лишено всякого смысла, как мы оба хорошо понимаем. Я дам вам все, что вы хотите, если только это в моей власти. Но мне нужна кора. Немного. Я хочу вылечить от лихорадки одного человека. Назовите вашу цену.
– У вас весьма необычные манеры для того, кто пришел как проситель.
– Да. Но я исхожу из того, что, несмотря на мои манеры – или на то, что вы думаете обо мне, а я о вас, – нам обоим есть что предложить друг другу. Есть ли у вас хинная кора? Если есть, то излечивает ли она малярию Счастливой Долины? И если да, то какова ваша цена?
В комнате стало очень тихо, и в этой тишине навстречу друг другу устремились два потока разума, воли, мыслей.
– Сейчас я не могу дать ответа ни на один из этих вопросов, – наконец сказал епископ.
Струан поднялся:
– Я вернусь сегодня вечером.