Черный русский. История одной судьбы Уцененный товар (№1) - читать онлайн книгу. Автор: Владимир Александров cтр.№ 20

Оказавшись в центре города, путешественник наблюдал еще одно архитектурное чудо. На возвышенности у Москвы-реки стоял Кремль – огромная средневековая крепость обхватом в милю с лишним, состоящая из девятнадцати заостренных башен, которые возвышались над стенами высотой 65 футов, украшенными зубцами в форме ласточкиного хвоста. Рядом с ним простиралась Красная площадь, на краю которой стоял, словно взвиваясь в небо, собор святого Василия Блаженного – невероятный вихрь красочных форм, увенчанный многогранными и полосатыми куполами. Для москвичей этот ансамбль из крепости, площади и храма был благоговейным местом и живой связью с заветным прошлым. Первые цари, утвердившие величие Москвы и заложившие основы империи, были захоронены в стенах Кремля – в Архангельском соборе. Всех русских царей возили из Санкт-Петербурга в кремлевский Успенский собор на коронацию. И именно стоящая в Кремле колокольня Ивана Великого возвещала о коронации городу, империи и миру. «Над Москвой высится Кремль, – гласит русская поговорка, – а над Кремлем – только небо».

* * *

Тот, кто впервые, как Фредерик, приезжал в Москву и выходил из одного из четырех главных вокзалов на улицы города, тотчас же попадал в богатое сплетение многообразных звуков, видов и запахов, одновременно чужих и знакомых. Это был оживленный, шумный город. Ежедневный распорядок церковных служб знаменовался колокольным звоном, затейливый рисунок которого соответствовал многоцветному блеску самих храмов и являлся неотъемлемой частью «звукового ландшафта» города: резвое бренчание колоколов поменьше соединялось с размеренным звоном средних и глубоким, медленным гулом больших, многотонных колоколов. Бойкое стаккато отбивали копыта семенящих мимо лошадей; стучали и громыхали по булыжным улицам и площадям колеса экипажей и телег. К моменту приезда Фредерика автомобили еще только начинали появляться в Москве, и время от времени один из них проезжал по улице, громко рыча и оставляя позади себя едкие выхлопы – и заставляя лошадей в испуге вставать на дыбы. В 1899 году уже был построен первый электрический трамвай, но Москва все еще передвигалась преимущественно на лошадях. По всему городу запах навоза смешивался с запахом угля и древесным дымом из труб тысяч кухонь и самоваров – переносных медных водонагревателей для приготовления чая, которые в каждом доме растапливались по нескольку раз на дню.

Толпы, заполнявшие главные московские улицы, были чрезвычайно пестры. Многие прохожие носили европейскую, или, как ее называли в народе, «немецкую» одежду. Господа в цилиндрах и сюртуках, дамы в элегантных платьях, благоухающие ароматами от Коти и Герлена, военные в парадной форме с блестящими эполетами – все они смотрелись бы в Вене или Лондоне как у себя дома. Иностранцы в Москве были привычным зрелищем, и на магазинных вывесках в центре города то и дело встречались немецкие и французские имена. Но рядом со всем этим была старая русская Москва: густобородые крестьяне в овчинных тулупах и лаптях, православные священнослужители в подметающих улицу рясах, чьи лица были прикрыты бородами, а прямые волосы – широкополыми шляпами, старомодные купцы в долгополых пальто с их демонстративной тучностью – признаком коммерческого успеха. Путешественников неизменно поражало открытое проявление набожности на улицах. Всякий раз, минуя храм или придорожный крест, простолюдин снимал шапку, кланялся и размашисто крестился – лоб, живот, правое плечо, левое. Когда же в пределах досягаемости оказывалась икона, то он осторожно наклонялся, чтобы почтить ее поцелуем.

В противоположность тому, что Фредерик видел в Западной Европе, не у каждого в Москве кожа была белая, а глаза – круглые. Славянский центр империи был окружен странами, которые русские покорили или поглотили в прошлые века, так что две трети империи лежали за уральскими горами, в Азии. Подвластные народы со всех окраин можно было увидеть на улицах Москвы: черкесов с Кавказа, татар из Крыма, бухарцев из Центральной Азии. Их красочные национальные костюмы служили напоминанием о том, как далеко на восток забралась Москва, и укрепляли веру многих европейцев в то, что в жилах русских имелась как минимум примесь азиатской крови. Из трех главных человеческих «рас» немногочисленны были лишь «черные»: в отличие от многих стран Европы Россия никогда не имела колониальных амбиций в Африке и в отличие от многих стран Нового Света никогда не порабощала людей африканского происхождения. За исключением случайных артистов, гастролировавших по Европе, очень немногим черным доводилось побывать в России, и очень немногие из них оставались в ней жить. В те годы, что провел там Фредерик, в Москве было, по-видимому, не более дюжины других черных – постоянных жителей среди более чем миллионного населения. Но, поскольку гуляющая по улицам города публика была столь пестра, Фредерик не так выделялся в толпе, как можно было бы ожидать ввиду его действительной исключительности.

Это испытал на себе и черный ямайско-американский поэт Клод Маккей, когда посетил Россию через несколько лет после революции 1917 года, – он был поражен «чрезвычайно многоязычным населением Москвы». Его также приятно удивило то, что «для русского я был просто другим видом, но более странным, с которым он еще не знаком. Я был интересен им, каждому и всякому, старому и малому, и это было по-доброму и очень забавно». Белые же американцы, отправляясь за рубеж, везли с собой свои расовые предрассудки. Эмма Харрис, черная певица, поселившаяся в России перед революцией, узнала об этом от Сэмюэля Смита, американского консула в Москве, с которым встречался и Фредерик. После ареста в русском провинциальном городе Казани по надуманному подозрению в шпионаже на Японию она обратилась за помощью в консульство и благодаря вмешательству Смита была освобождена. Но, увидев ее в Москве, он воскликнул: «Как удивительно! Мы не знали, что вы негритянка!» Она поняла, что могла и не дождаться помощи, если бы было известно, какой она расы, и что ей не стоит рассчитывать на какую бы то ни было помощь в дальнейшем.

Вследствие отношения русских те немногие черные, кто был проездом или жил в России, не сталкивались с расовыми предрассудками и могли жить той жизнью, какую сами себе выбирали. Фредерик сам признает это годы спустя, когда шокирует туристку, гордо назвавшую себя «южной женщиной из Америки», сказав, что в России «нет цветного барьера».

Это обстоятельство заставляло по-разному смотреть на Россию черных и белых американцев. Фредерик мог радоваться тому, что в царской России о нем не судили по цвету кожи, и он был столь же свободен – и несвободен – как и любой русский. Однако для белого американца, твердо уверенного в том, что его страна служит маяком для других наций и что его гражданство дает ему особые свободы, Россия была чем-то совсем иным – реакционной автократией, пронизанной мракобесными взглядами, что лучше всего было видно по полуазиатскому облику и закоснелой религиозной культуре Москвы.

* * *

На карте Москва выглядит как колесо. От Кремля-ступицы к Садовому кольцу – непрерывной ленте из широких бульваров, опоясывающей центр города, – расходятся проспекты-спицы длиной в милю. Все московские адреса Фредерика, равно как и его будущие деловые предприятия, были сконцентрированы в одной и той же северо-западной части города, в окрестностях Триумфальной площади, которая была (и остается) большим пересечением Садового кольца и Тверской-Ямской улицы – одной из главных спиц колеса. Это место собрало в себе несколько наиболее популярных театров города, и, вероятно, именно здесь искал работу Фредерик, когда впервые приехал в Москву.