И вот, порожденные дурным семенем этих печатников, вокруг нас вырастают высокие стены скептицизма, цинизма и богохульства. В те времена, когда книги писались от руки, по одной в год, Мать Церковь могла оказывать свое милосердное влияние, останавливая распространение еретических или разрушительных сочинений и давя зло в зародыше. Но теперь труды дьявола выходят из-под контроля. И все из‑за печатников.
Достаточно лишь прочесть их титульные страницы, чтобы понять, насколько далеко зашло дело. Вплоть до недавних пор они редко вставляли в книгу титульную страницу, желая, без сомнения, скрыть свой позор за анонимностью. Но теперь в своей непомерной гордыне они превращают собственную страницу в самую броскую во всей книге, украшая ее гравюрами и вычурным шрифтом. А как они выбиваются из сил, стремясь обвинить и очернить друг друга! Они заявляют во всеуслышание, что конкуренты печатают тексты, которые являют собой невообразимую и бессмысленную путаницу слов, свидетельствующую об их моральном разложении. Они проклинают других печатников за жадность и за то, что под предлогом жалкой экономии те не желают исправлять допущенные ошибки. Но правда заключается в том, что никто из этих откормленных, словно на убой, немецких печатников не поставит точность сведений или приличие изложения превыше доходов. Я вижу, как настоящие ученые, которые слушают меня вместе с вами, горестно кивают в знак согласия.
Что вообще представляет собой печатная книга? Испещренная черными точками кипа тряпья и старого хлама, рядящаяся в личину искреннего друга! Это – жалкая замена настоящего творения, о которую можно порезаться, полная намеренных и непреднамеренных ошибок и злобной недоброжелательности, потому что те, кто печатает эти книги, делают это только потому, что у них нет более достойного занятия. То же самое относится и к тем, кто их читает.
Владение печатной книгой – это признак крайней самонадеянности и гордыни! Оно поощряет пороки лени и праздности! Когда послушник спросил у истинного святого Франциска, нельзя ли ему иметь Псалтырь, святой дал ему праведный ответ: «Сначала тебе понадобится Псалтырь, потом – требник, а заполучив требник, ты возжелаешь сидеть на троне, чувствуя себя господином, и скажешь какому-нибудь брату: “Эй, ты! Ступай, принеси мне требник!”»
Эти печатные книги полны скверны так же, как яйцо – белка. И как это в духе наших немцев – возжелать напечатать самую постыдную и грязную рукопись, Катулла! Этот Катулл – непристойная ночная птица: пусть он летит прочь из Венеции. Да не навлечем мы на этот город позор, став первыми, кто напечатал его. Его творение – не произведение искусства, а порождение распутства.
Читать Катулла – то же самое, что пить прокисшее вино. Его рукопись лишает воли, навлекает позор на виновника и его потомство и, наконец, отравляет даже воду во рту читающего: он более не способен ощущать святость, потому что нёбо его уничтожено.
Публикация Катулла откроет ворота для нечистот, которые хлынут в чистую реку, превратит плоть в гнилостную язву, лишенную повязки, чтобы ею питались одни лишь мухи. Это будет акт скотоложства, совершенный у всех на виду, который может осквернить невинных женщин и детей. Зловонное неприличие сего сочинения – ничто в сравнении с гордыней, которую выставляют напоказ и которой похваляются поэт и – в силу сопричастности – печатники, лишенные стыда и совести. А ведь, в сущности, его труд – не что иное, как клиническое подтверждение упадничества духа и вырождения сего молодого человека.
Читателя тайком проведут в самую убогую из всех спален, лишенную даже покрова пристойности, и обяжут принять участие в постыдных игрищах. Поверьте мне, эта книга из тех, что пробуждает похотливое поведение, даже если бы читатель предпочел остаться невинным.
Вы можете возразить мне, что Катулл совершенно безвреден: он-де пишет о любви и лишь подшучивает над телесными нуждами, что он заставляет нас смеяться и заставляет забыть о каждодневных неудачах и тяготах.
Это – одна лишь видимость. И пусть она не вводит вас в заблуждение.
Святой Иоанн Златоуст заклеймил непристойные песни как куда более отвратительные, чем вонь и экскременты, потому что мы не испытываем неловкости от такой распущенности. Мы хихикаем там, где должны сурово хмуриться, и радуемся, когда должны ужасаться. Вот и Катулл прикрывает свое полное моральное разложение весельем и шутками.
У того, кто любит Господа, Катулл и его собратья-поэты из языческого прошлого должны вызывать лишь омерзение. Лукреций, Овидий, Тибулл
[142], Проперций
[143] и Катулл, что хуже всех прочих, – кто они, как не распространители моральных отбросов?
Они погрязли в своих невоздержанных пороках, как свиньи валяются в грязи.
Эти книги – ядовитые выжимки сущности самого дьявола! В этой связи я позволю себе процитировать благословенного Тертуллиана
[144]. «Подобно дьяволу, издатель намеревается сделать венерическую болезнь пристойной, предложив больному крепкий ароматный напиток, дабы проглотить лекарство. Он даже крадет несколько очень вкусных ингредиентов у Божественного аптекаря. И когда вы видите сладкие слова на бумаге, помните об этом! Смотрите на них, как на мед, стекающий с челюстей зловонной жабы или из ядовитого мешочка паука».
Я прихожу к заключению, как и должен, что все книги, содержащие материалы, кои отсутствуют в священной Библии, – опасные, а те, которые его содержат, – ненужные, поскольку у вас есть священники, которые объяснят вам все на чистом и понятном языке Церкви.
Посему давайте втопчем эти развратные и постылые рукописи в грязь.
А вместе с ними давайте избавимся и от печатников, этих презренных созданий! Задумайтесь о том, сколь нечестивыми путями попадают к вам их книги! Они выходят из варварского немецкого печатного станка и зловонным ручейком текут к морально разложившемуся купцу или перекупщику, в маленькие лавчонки на темных боковых улочках. Вы покупаете их не у всех на виду, в достойном месте, а в таких убогих дырах, куда наведываетесь только для того, чтобы обзавестись снадобьем для умерщвления собственной матери.
А когда вы прикасаетесь к ним, нечистая черная краска оставляет следы на ваших руках.