Медный всадник - читать онлайн книгу. Автор: Полина Саймонс cтр.№ 186

Все еще задыхаясь, дрожа, морщась от боли в щеках, Татьяна присела на край дивана и притянула Александра к себе. Невыносимо видеть его в таком состоянии!

– Прости меня, прости. Пожалуйста, не сердись.

Александр оттолкнул ее руки.

– Слышишь взрывы? Или оглохла? Неужели не понимаешь, здесь голод.

– Какой это голод? – усмехнулась она, снова обнимая его. – Я получаю семьсот граммов в день, плюс обеды и ужины в больнице. Куда лучше, чем в прошлом году. А бомбежки… я уже не обращаю на них внимания.

– Таня…

– Шура, не лги. Дело не в немцах и не в бомбежках. Чего ты боишься на самом деле?

Бомбы падали совсем близко. Татьяна притянула Александра к себе.

– Слушай, – прошептала она, прижимая его голову к своей груди. – Слышишь мое сердце?

Он рядом… он с ней…

Она посидела немного, держа его в объятиях и закрыв глаза. «Господи милостивый, дай мне силы ради него. Он так нуждается в моей силе. Не дай мне ослабеть сейчас, когда я – его единственная опора».

Осторожно отстранив его, она подошла к комоду.

– Ты кое-что оставил в Лазареве, Шура. Кроме меня.

Александр встал и неуклюже плюхнулся на диван. Татьяна распорола внутренний карман на брюках и вынула деньги.

– Я вернулась, чтобы отдать тебе это. Ты забрал только половину. Почему?

Пауза.

Вдох.

Во взгляде Александра появилась боль.

– Я не стану говорить об этом, пока Инга подслушивает за дверью, – выговорил он, едва шевеля губами.

– Почему нет? Все остальное мы уже делали, несмотря на Ингу за дверью.

Они отвели глаза друг от друга. Все рушится. Кто соберет осколки?

Она.

Она соберет.

Оставив деньги на комоде, Татьяна подошла к нему и прижала к себе его голову.

– Это не Лазарево, верно, Шура? – прошептала она в его волосы.

– Знаю, Тата… Где оно… это Лазарево? – шептал Александр заикаясь.

Она встала над ним на колени, прильнула к нему, вжимаясь в него хрупким телом, насаживая себя на него, лаская, молясь ему, мечтая, чтобы он поглотил ее, пронзил, спас и убил, желая всего для него и ничего для себя. Только отдать ему, вернуть ему жизнь.

В конце она снова плакала, внезапно ослабев, задыхаясь, тая, горя и рыдая.

– Татьяна, – прошептал Александр, – не плачь. Что должен думать мужчина, если каждый раз, стоит ему заняться с женой любовью, она ревет?

– Что он единственная родня жены. Что он вся ее жизнь, – всхлипнула Татьяна.

– А она – его жизнь, – кивнул Александр. – Но он почему-то не плачет.

Он отвернулся от нее. Его лица Татьяна не видела.

Когда вражеские самолеты улетели, они собрались и вышли из дома.

– На улице слишком холодно, – пробормотала Татьяна, прижимаясь к нему.

– Почему ты не надела шапку?

– Чтобы ты видел мои волосы. Ты же их любишь!

Сняв перчатку, он погладил ее по голове.

– Тогда повяжись шарфом, а то замерзнешь.

– Мне тепло, – заверила она. – Какая у тебя шинель красивая. Новая и большая, как палатка, – похвалила она и тут же прикусила язык.

Зачем она сказала о палатке? Слишком свежа память о Лазареве! Некоторые слова обладают этим свойством. Вся жизнь связана с ними. Призраки, экстаз, печали и радости. Простейшие слова, но она почему-то не могла их выговорить.

– Сегодня тепло.

– Да, а у меня в блиндаже топится печурка. Правда, несколько домов в Морозове уцелели, так что, может, скоро и я переселюсь в один. Рядом с тем, где живет Степанов.

– Вот здорово! А одеяло у тебя есть?

– Укрываюсь шинелью. Да это ничего, Тата. Война идет, какие там одеяла? Лучше скажи, куда хочешь пойти?

– В Лазарево… с тобой, – пробормотала она, не глядя на него. – Но поскольку это невозможно, тогда в Летний сад.

Александр тяжело вздохнул:

– Значит, в Летний сад.

Оба замолчали. Татьяна взяла Александра под руку и прижалась головой к рукаву, набираясь храбрости.

– Поговори со мной, Шура. Расскажи, что происходит. Мы одни, пусть и ненадолго. Объясни, почему ты забрал половину денег?

Александр ничего не ответил.

Татьяна долго ждала.

И не дождалась.

Тогда она потерлась лицом о его шинель.

Ничего.

Она старательно разглядывала слякоть под ногами, проезжающий трамвай, конного милиционера, осколки стекла, усыпавшие тротуар, красный огонек светофора.

Ничего.

Ничего.

Ничего.

Татьяна покачала головой. Ну почему ему так трудно выговориться? Труднее обычного.

– Шура, почему ты не взял все деньги?

– Потому что, – выдавил он, – я оставил тебе свою долю.

– Но они все твои. Все деньги. О чем ты толкуешь?

Ничего.

– Александр! На что тебе понадобились пять тысяч? Если собрался бежать, тебе нужны все. Если же решил остаться, тебе не потребуется ни единого доллара. На что тебе половина?

Молчание. Совсем как в Лазареве. Татьяна спрашивала, он отвечал сухо и задумчиво. И она тратила многие часы на то, чтобы расшифровать правду, крывшуюся за лаконичными словами. Лисий Нос, Выборг, Хельсинки, Стокгольм, Юрий Степанов – все эти имена и названия сами по себе ничего не говорили, но в связи с Александром… Можно было предполагать все, что угодно.

– Знаешь что, – фыркнула она, потеряв наконец терпение и отстраняясь от него, – я устала от этой игры. Более того, с меня хватит. Либо честно объясняешь все, ничего не утаивая, прямо сейчас, либо поворачивайся, собирай свои вещи и уходи. Мне надоели эти загадки, когда я постоянно пытаюсь отыскать в твоих речах иной, скрытый смысл и, как правило, ошибаюсь. Я имею право все знать. Так что решай. Или – или. Выбор за тобой.

Татьяна остановилась прямо на набережной Фонтанки, сложила руки и упрямо нахмурилась.

Александр тоже остановился, но рта не открыл.

– Думаешь, что предпринять? – воскликнула она, дергая его за руку, пытаясь заглянуть глубже, за ледяную маску, скрывающую лицо. Не дождавшись никакой реакции, она отпустила его и тоскливо выговорила: – Послушай, Александр, ты привык пользоваться своей военной формой как доспехами, надежно защищающими тебя от моих расспросов. Военная тайна и все такое… Но я твердо знаю, что, когда ты, голый, лежишь со мной в постели, все твои барьеры и крепостные стены куда-то деваются и ты остаешься совершенно беззащитным. Будь я сильнее, могла бы спросить о чем угодно и ты сказал бы. Беда в том… – Ее голос сорвался. – Я не сильнее. Я точно так же беззащитна против тебя… Значит, ты опасаешься, что я узнаю правду и увижу твои муки, пойму, что ты прощаешься со мной и поэтому отталкиваешь меня, думая, что я ничего не вижу и не чувствую…