Любовь и долг Александра III - читать онлайн книгу. Автор: Елена Арсеньева cтр.№ 20

Cтраница 20

Жизнь маленькой русской колонии протекала тихо и мирно. Утром, после прогулки, все собирались к утреннему чаю в столовой цесаревича, затем приходили к завтраку, к обеду и к вечернему чаю. В промежутки всякий занимался своим делом, а вечером Мещерский сопровождал Никсу в его прогулке пешком. Они садились на скамейку и беседовали под отдаленные звуки музыки, доносившейся из курзала, или под шум морской волны. Случались дни, когда Никса был весел, в духе, чувствовал себя неплохо, но выпадали вечера, когда он просто тонул в физическом недомогании и странной тоске, которую Мещерский в своем дневнике называл недомоганием нравственным, но природу которого приписывал только болям в спине.

Никса же по-прежнему беспокоился о том, в каком настроении он приедет в Данию. Он никому не признавался в этом, но его все сильнее снедала тоска по русалке. Он даже имени ее не знал, однако не оставляло ощущение, будто она где-то поблизости. На прогулках Никса украдкой всматривался в лица встречных дам, а перехватив ответный любопытный взгляд, любезно улыбался и раскланивался, так что весь город уже говорил о внимательности и приветливости русского принца.

Иногда в Схевенинген привозили книжные новинки, купленные в Гааге и Амстердаме специально для русской колонии; так Никсе попались сказки Андерсена на английском языке, и он впервые прочел сказку «The little mermaid». На родном языке писателя она называлась «Den lille Havfrue», а в переводе на русский – «Русалочка».

Это была совсем другая русалка, водяная нимфа, та самая фараонка, о каких смешным шепотом рассказывал когда-то стременной Савелий, но история любви, рассказанная в сказке, растрогала Никсу. Он снова и снова перечитывал книгу Андерсена по вечерам, украдкой, лежа в постели, мучаясь этой чужой любовью, так непохожей и в то же время так напоминающей его безумие, его одержимость, от которых он не хотел избавиться. А утром он с изумляющей Мещерского покорностью брел к студеному морю и окунался в него, в детской наивной надежде увидеть ее, хотя и понимал, что русской лесной русалке невозможно оказаться в волнах Северного моря.

Эти мысли и являлись причиной того его состояния, которое Мещерский называл нравственным недомоганием. Несколько отвлекался Никса только во время экскурсий по окрестностям. Бывали в Амстердаме, ездили в Роттердам на ярмарку, посетили Саардам: маленький городок, где когда-то жил царь Петр I под именем простого плотника Петра Михайлова. Теперь домик Геррита Киста, где жил «плотник Петер», принадлежал королеве Анне, она устроила там маленький музей. Все эти поездки великий князь предпринимал инкогнито, под видом обычного туриста. Никса избегал всякой официальности, он нарушал это правило только для визитов к вдовствующей королеве Анне Павловне и одного обеда у короля.

Тем временем наступило 8 августа – день рождения Марии Александровны. Ей исполнилось сорок лет. Никса находился вдали от обожаемой мамá, он отправил ей поздравительную телеграмму, а также устроил небольшой праздник для узкого круга приближенных. На праздник приехал Вильгельм, кузен Никсы, принц Оранский – тот самый, кого королева София называла шалопаем.

Никса, уставший от своего унылого существования и усиливающегося нездоровья, встретил его появление радостно.

Стоило Вильгельму взглянуть на кузена, как он скорчил презрительную гримасу:

– Какая у тебя здесь скука! Ну ничего! Завтра ты будешь весел, как козленок на зеленом лугу! Имей в виду, остановился я в Hotel des Bains, а сегодня даю ночную пирушку в Kurhaus.

– В Kurhaus? – растерянно переспросил Никса. – Но ведь Kurhaus – это морские купальни на берегу, это лечебница! Неужели ты собираешься ночью купаться? Да ведь и днем холодно, что же говорить о ночи?

Вильгельм покровительственно похлопал его по плечу:

– Не волнуйся, ты не замерзнешь, мой невинный русский кузен!

Никса смотрел в насмешливые глаза Вильгельма. Принцу Оранскому было чуть больше тридцати лет. Этот привлекательный и элегантный мужчина всю свою жизнь отдавал удовольствиям, романтическим похождениям, оргиям и безумным тратам, заставлявшим его – при умеренности его личных средств – входить в неоплатные долги. Репутация его была до такой степени ужасна, что многие добродетельные голландцы избегали встреч с ним и боялись публично компрометировать себя его обществом. Но он на все это плевал и продолжал эпикурейскую жизнь, смеясь даже над тем, что иные благочестивые государственные люди его страны не стеснялись обсуждать возможное устранение принца от престолонаследия за порочное поведение. Говорили, что даже отец Вильгельма, король, известный своей скандальной чувственностью, уступает сыну.

Легко было догадаться, что «пирушка» в Kurhaus будет проходить не только в мужской компании.

«Ну и что? – мрачно подумал Никса. – Больше так продолжаться не может. Я сделаю это, освобожусь от нее, а потом свободным поеду к Дагмар».

– Хорошо, я приеду, – решительно произнес Никса.

Мещерский подумал, что цесаревич слишком большое значение придает родственным связям и своим обязательствам перед иностранными кузенами. Он был убежден, что наследник принял приглашение принца Оранского, не желая обидеть его.

– Вы позволите сопровождать вас? – осторожно спросил Вово.

– Нет, я хотел бы быть один, – непривычно резко ответил Никса и улыбнулся Вильгельму самой разудалой улыбкой, какую только мог изобразить. Потом повернулся к Мещерскому и графу Строганову: – Один, вы слышали? Без сопровождающих.

– К счастью, отец больше не хочет видеть меня замужем за принцем Адольфом-Людвигом, – весело сказала Минни. – Правда, у меня теперь нет жениха, но лучше уж совсем без жениха, чем с таким, правда? Хотя… без жениха тоже как-то не слишком уютно. Некоторые принцессы сговорены за своих женихов с самого рождения, а я…

Улыбка сошла с ее лица, уголки губ обиженно опустились, и стало ясно, что все ее веселье было напускным.

Андерсен сидел против принцессы в кресле, вытянув длинные ноги (как всегда, один башмак просил каши), и глядел на принцессу поверх тонких сплетенных пальцев. Вид у него был рассеянный, пышные седые волосы спадали на худое лицо.

– Девушки всегда спешат выйти замуж, – произнес он, прищурившись. – Но разве семейная жизнь – непременно счастье? Не спешите, ваше высочество. Вы еще найдете своего принца. Я слышал, будто русский наследник намерен посетить Данию. Ваш отец говорил, что вы очень понравились русскому императору.

– Понравиться отцу – не означает понравиться сыну, – заметила Минни, и Андерсен с умилением посмотрел на эту юную девушку, которая рассуждала мудро, как опытная матрона. – Все это не более чем разговоры вокруг да около. Не более чем мечты! Я его никогда не видела, лишь слышала, что он привлекателен, но… Мне бы так хотелось увидеть его, узнать о нем побольше!

– Я расскажу тебе одну историю, дитя мое, – ласково промолвил Андерсен. – Однажды я путешествовал по Европе, был в Италии и ехал ночью в дилижансе. Была весенняя ночь, за окошком сияли звезды, такие большие, каких никогда не увидишь в наших суровых северных небесах. Они напоминали сверкающие алмазные цветы. В дилижанс сели деревенские девушки, которые ехали в ближний городок на какой-то престольный праздник. Было темно, я не видел их лиц – видел только, как блестят их глаза и зубы. Слово за слово… начался разговор. Девушки были необычайно приветливы, они назвали мне свои имена, и мне захотелось сделать им что-нибудь приятное. Я начал рассказывать девушкам о них самих. Описывал их загадочные глаза, тяжелые локоны, вишневые губы и густые ресницы. Девушки смущенно смеялись, но, несмотря на темноту, я заметил, что у них блестели на глазах слезы. Им были так приятны мои слова… они делали их счастливыми. И вдруг одна попросила меня, чтобы я описал самого себя. Я растерялся. Я не мог рассказать им о своих тощих ногах, легких, как перышки, волосах и выцветших глазах. И я солгал им. Я изобразил себя стройным, бледным красавцем с душой, трепещущей от ожидания любви. Наконец дилижанс остановился в глухом городке, куда направлялись девушки. Они вышли, причем каждая горячо и нежно поцеловала меня на прощание. Боже мой, как я был счастлив, как долго жил воспоминанием о несбывшихся мечтах – моих мечтах об этих девушках и их мечтах обо мне… – Андерсен прикрыл глаза, словно уплыл в воспоминания.