«Нет. Пожалуйста, нет», – мысленно попросил Ваксиллиум.
Уэйн использовал часть своего здоровья, чтобы оправиться от яда. А прошлой ночью он сказал, что осталось только на одну рану от пули…
Мараси в ужасе прижала руку ко рту. Ее темно-каштановые волосы были спутаны, глаза широко распахнуты.
Ваксиллиум осторожно потрогал шею Уэйна и с облегчением выдохнул, нащупав пульс. Раны на спине начали медленно затягиваться – когда в запасе у ферухимика оставалось слишком мало здоровья, действовать приходилось не спеша. Наверно, ему было очень больно, но с этим ничего нельзя было поделать. Ваксиллиум оставил друга в покое и взял за руку Мараси. Она все еще дрожала.
– Все в порядке. – Собственный голос – видимо, из-за последствий взрыва – показался Ваксиллиуму непривычно глухим. – Уэйн исцеляется. Вы ранены?
– Я… – Мараси выглядела потрясенной. – Двое из троих перенесших тяжелую травму не способны правильно идентифицировать собственные ранения по причине стресса или природных телесных механизмов, суть которых заключается в преодолении боли.
– Скажите, если будет больно, – проговорил Ваксиллиум, ощупывая ее лодыжки, бедра, руки в поисках переломов; попытался проверить, целы ли ребра, но ткань, из которого было сшито платье, оказалась слишком плотной.
Мараси медленно вышла из оцепенения, посмотрела ему в глаза и неожиданно притянула к себе и прижалась головой к его груди. Поколебавшись, Ваксиллиум обнял девушку и держал, пока та пыталась выровнять дыхание и совладать с эмоциями.
Позади закашлялся Уэйн. Пошевелился, потом застонал и снова замер, позволяя исцелению продолжаться.
Они упали в гостевую спальню. Здание горело, хотя огонь и распространялся не очень быстро. Вот-вот должны были вызвать констеблей.
«Никто не прибежал со всех ног, – сообразил вдруг Ваксиллиум. – Другие слуги. Все ли с ними в порядке?»
Или они тоже участвовали в плане? Пока что он никак не мог до конца осознать случившееся. Тиллом – человек, насколько Ваксиллиуму было известно, несколько десятилетий верой и правдой служивший дяде, – пытался его убить. Трижды.
Мараси отпрянула.
– Думаю, я… думаю, я взяла себя в руки. Спасибо.
Кивнув, Ваксиллиум вытащил и отдал ей свой носовой платок, потом присел рядом с Уэйном. Спина ферухимика была покрыта запекшейся кровью и обгорелой кожей, хотя из-под корки струпьев уже проглядывала новая.
– Все плохо? – спросил Уэйн, по-прежнему не открывая глаз.
– Выкарабкаешься.
– Я про пыльник.
– А-а. Ну… в этот раз тебе понадобится очень большая заплатка.
Уэйн фыркнул, потом приподнялся и сел. Меняя положение, он несколько раз морщился, потом наконец-то открыл глаза. По его щекам сбегали ручейки слез.
– Я же говорил: рядом с тобой постоянно взрываются невинные вещи, Вакс.
– На этот раз ты сохранил пальцы.
– Отлично. Значит, я все же могу тебя задушить.
Ваксиллиум улыбнулся и положил руку на плечо друга:
– Спасибо.
Уэйн кивнул:
– Извиняюсь, что шмякнулся прямо на вас.
– Прощаю, учитывая обстоятельства.
Ваксиллиум посмотрел на Мараси. Бледная, она сидела, обхватив себя руками. Заметив внимательный взгляд, разжала руки и попыталась встать.
– Все в порядке, – остановил ее Ваксиллиум. – Можете еще посидеть.
– Со мной все хорошо. Я просто… я не привыкла к тому, что люди пытаются меня убить.
Ваксиллиум с трудом разбирал слова, потому что слух его пока еще не восстановился.
– К такому невозможно привыкнуть, – заметил Уэйн. – Уж поверьте.
Он тяжело вздохнул, потом стянул остатки пыльника и рубахи. Повернулся сожженной спиной к Ваксиллиуму.
– Ты не мог бы?..
– Вам лучше отвернуться, Мараси.
Та нахмурилась, но не отвернулась. Ваксиллиум схватился за край обгорелой кожи у плеча Уэйна и одним резким движением сорвал ее со спины. Кожа отошла почти целым лоскутом. Уэйн охнул.
Новая кожа, розовая и свежая, уже образовалась, но исцеление не могло как следует завершиться, пока не удалили старый и жесткий обгорелый слой. Ваксиллиум отбросил его прочь.
– Ох, Господь Гармония… – Мараси прикрыла рот рукой. – Кажется, меня сейчас стошнит.
– Я предупреждал, – напомнил Ваксиллиум.
– Я думала, вы намекали на его ожоги. Я не догадывалась, что вы собираетесь сорвать всю кожу с его спины.
– Так гораздо лучше.
Обнаженный по пояс Уэйн – его брюки слегка опалило огнем, но в целом они не пострадали, – покрутил плечами. Он был худым и мускулистым, на руках выше локтей – пара широких золотых браслетов-метапамятей. Нагнувшись, Уэйн вытащил из кучи обломков одну из своих дуэльных тростей. Другая находилась у него на поясе.
– Теперь они должны мне шляпу и пыльник. Где все прочие слуги?
– Сам удивляюсь, – отозвался Ваксиллиум. – Я быстренько проверю, нет ли в доме раненых, а ты выведи Мараси через заднюю дверь. Прокрадитесь через сад к калитке. Встретимся там.
– Прокрадитесь? – повторила Мараси.
– Кто бы ни нанял этого типа убить нас, он надеялся, что взрыв будет означать нашу встречу с Железноглазым, – пояснил Уэйн.
– Точно, – подтвердил Ваксиллиум. – У нас есть час-два, пока не обыщут дом и не опознают Тиллома – если там есть, что опознавать. На протяжении этого времени нас будут считать мертвыми.
– Что даст нам возможность немного поразмыслить, – добавил Уэйн. – Идемте. Надо пошевеливаться.
Он повел Мараси, которая явно еще не до конца пришла в себя, к задней двери, выходившей в сад.
Уши Ваксиллиума были словно набиты ватой. Он подозревал, что, переговариваясь, они все трое кричали. Уэйн прав: к тому, что тебя пытаются убить, привыкнуть невозможно.
Обыскивая дом, Ваксиллиум одновременно заполнял метапамять, пока не сделался легче примерно вполовину от своего нормального веса. Стань он еще легче, начали бы перевешивать одежда и пистолеты. Впрочем, Ваксиллиум и к такому привык.
В кладовой он обнаружил Лимми и мисс Граймс – без сознания, но живыми. Выглянув в окно, увидел Крента: схватившись руками за голову, кучер смотрел на горящее здание широко распахнутыми глазами. Других слуг – горничных, посыльных, повара – нигде не было видно.
Конечно, они могли оказаться достаточно близко к взрыву, чтобы он их зацепил, но Ваксиллиум считал это маловероятным. Видимо, Тиллом – который руководил всеми слугами – отослал тех, для кого смог придумать разумный повод, потом чем-то одурманил остальных и затащил в безопасное место. Значит, никому не хотел навредить. Ну, не считая Ваксиллиума и его гостей.