Едва замаскированная автобиография - читать онлайн книгу. Автор: Джеймс Делингпоул cтр.№ 55

— Извини, — говорю я. Что, конечно, слабо сказано, потому что в конце концов я понимаю, как по-скотски себя веду. Она нисколько не виновата в том, что я не испытываю к ней влечения, к тому же несколько раз давала мне возможность выйти из игры, так что же я отношусь к ней как к кровожадной людоедке, заманившей меня в ловушку? — Ты, кажется, замерзла. Пойдем внутрь?

Я предлагаю ей еще выпить, но она отказывается: ей уже пора, большое спасибо за угощение, приятно было поговорить со мной. Она только сходит в туалет, и тогда мы попрощаемся.

Глядя вслед ее плотно прилегающей, покачивающейся клетчатой юбке, я не могу удержаться, чтобы не представить себе ее голую попку и голые ноги под черными шерстяными колготками. И заставляю себя перестать думать об этом, пока мысли не зашли дальше, потому что сейчас самый удачный момент: все устроилось отлично, можно спокойно расстаться, без тяжелого чувства — просто у нас ничего не вышло. Когда она вернется, я расцелую ее в обе щеки и пробормочу какие-нибудь извинения за свои грубые манеры — мне их уже куча пришла в голову, — и закончим неопределенным «до встречи».

Вот она возвращается, не глядя на меня, с несколько упавшим настроением, но об этом уже можно не беспокоиться: я знаю, что нужно делать, и не стану усугублять положение.

— Как ты поедешь домой? — спрашиваю я.

— Ну я думаю, что легко найду такси, — отвечает она.

— Давай я тебя довезу. Наверно, это не слишком в стороне от меня.

— Тебе это совсем не по пути, — ворчит она, и впервые за вечер на ее лице появляется улыбка.

— Поехали. Я тебя замучил скукой и заморозил до полусмерти. Хоть этим возмещу твои страдания.

Меньше чем за двадцать минут мы доезжаем из Доклендз в Кэмбервелл, но мне этого вполне хватает, чтобы подумать об идиотизме своего предложения. Я пытаюсь отвлечься с помощью быстрой езды, но явный страх, испытываемый Кэрол, только усиливает напряжение. Включаю погромче радио, чтобы не пришлось разговаривать, но, поскольку она чувствует себя обязанной сказать что-то еще, приходится держать руль одной рукой, а другой постоянно делать громкость то меньше, то больше. От этого Кэрол еще сильнее напрягается. Время от времени, когда она этого не видит, я бросаю на нее искоса взгляд, проверяя, не похорошела ли она за последнее время. И каждый раз снова чувствую вину и раскаяние. Во время одного из таких приступов у меня вырывается:

— Может быть, где-нибудь перекусим?

— Нет, не стоит, — говорит она.

— Ты не проголодалась?

— Немного, но…

— Отлично. Куда хочешь пойти?

Наш разговор во время долгого ожидания пиццы еще более нарочито формален, чем прежние рассказы о семье и образовании. Повсюду кругом за столиками с зажженными свечами сидят парочки, рвущиеся к тому, чтобы заняться сексом. А мы тут беседуем о том, каким маршрутом добираемся до работы, обсуждаем медленность доклендской железной дороги и качество еды в буфете. Которая, как мы выясняем, не всегда противная.

— Черт, это смешно, — говорю я, поднимая вверх руку. Я имею в виду не сервис. Мне подумалось: я доведен до отчаяния, она доступна, и если притушить свет…

Я заказываю бутылку вина, ее приносят задолго до пиццы, и я предлагаю, чтобы мы сразу быстро осушили по бокалу.

— Нужно немного расслабиться, — объясняю я.

— Возможно, — говорит она. С напряжением.

Теперь нужно увеличивать ставки. Можно пойти очевидным путем и спросить, есть ли у нее мальчик. Но нельзя так сразу, неожиданно. Сразу будет ясно, куда я мечу. Лучше подождать, пока она скажет что-нибудь, касающееся личных отношений. Тогда можно будет плавно перейти к этой теме, сказав: «А что, у тебя нет мальчика?» Или: «А ты сейчас с кем-нибудь встречаешься?» Или: «А скажи, пожалуйста, у тебя есть спутник жизни?» Или: «По-моему, гораздо легче жить одному, тебе не кажется?» Или…

Но если она и говорит что-нибудь касающееся личных отношений, то я этого не слышу, потому что занят перебором вариантов своего ответа. И чем дольше я размышляю, тем сложнее становится. То, что вначале казалось вполне невинным интересом к текущему состоянию ее личной жизни, теперь кажется почти равносильным вопросу: «Ну ты будешь трахаться, или как?»

Похоже на то, как стоишь жарким летним днем на краю мельничного пруда. Знаешь, что, когда окунешься, вода покажется замечательной, и знаешь, что все равно нужно прыгать, потому что иначе потом будешь жалеть. И все равно тянешь и тянешь до последнего момента. Думаешь, как обожжет холодом, когда прыгнешь. А что, если окажется мелко? Что, если там щуки? Или пиявки?

В очередной раз долго разбегаюсь и все равно останавливаюсь в последний момент. Наконец выпаливаю:

— У тебя есть приятель?

И внезапно понимаю, что прервал какой-то очень личный и грустный ее рассказ о любимой покойной тете.

Поэтому, наверно, она долго молчит, прежде чем ответить:

— Нет. А у тебя?

— Нет, пожалуй, и мне в данный момент не хотелось бы иметь постоянную связь. Во всяком случае серьезную. Моя жизнь сейчас развивается очень бурно, и я думаю, что было бы нечестно ставить кого-то в такое положение, когда он вправе ожидать от меня того, что я не в состоянии ему дать.

— Выполнения обязательств?

— Ну, можно сказать так. Ты считаешь, что это признак незрелости?

— Да. — Она смотрит на меня тяжелым, многозначительным взглядом. — Но я не стала бы винить тебя. Честно говоря, у меня самой сейчас совершенно такие же чувства.

— Да ну? — произношу я, избегая встречи глазами с ней. Конечно, она может иметь в виду, что избегает любых отношений, включая одноразовые. Но есть в этом неестественно голубом взгляде что-то такое животное и хищное, что подсказывает моему опьяневшему мозгу прямо противоположное. «Полижи меня, трахни меня, сделай со мной все, что ты хочешь» — вот что мне в нем видится. «Плевать на завтра, плевать на то, что мы больше никогда не встретимся. Займемся этим сейчас».

Я поднимаю на нее глаза, чтобы проверить свое ощущение, и вижу в них то же самое. Я теряю силы, снедаемый желанием, ноги отказываются слушаться. Я хочу сказать ей: «Черт с ней, с пиццей. Едем к тебе домой немедленно», — но нужно сначала прочистить комок в горле, и тут…

— Одна пицца с помидорами. Одна горячая американская, — объявляет официант, размахивая огромной мельницей для перца над тарелкой Кэрол.

И все волшебство пропало. Очарование исчезло. Как будто во время разгула врывается полиция и мы изумленно отвечаем: «Кто — мы? Да вы что! Мы просто ужинаем!»

Мы молча жуем пиццу.

— Пожалуй, слишком острая. А у тебя?

На короткое мгновение мы встречаемся взглядом. «Да, едва не свершилось», — видится каждому из нас. Только непонятно — с сожалением или с большим облегчением.

Так же непонятным это остается, когда я стою внизу бетонной лестницы, изъеденной мочой и разукрашенной граффити, которая ведет к ее квартире, и думаю, принять ли мне приглашение подняться на чашечку кофе.