Снова лезу в люк, отцепляю коробку ленты, открываю крышку – пятнадцать штук из шестидесяти. Надо дозарядить. Но у меня почти нет патронов к нему. Ещё сотня россыпью, и всё. И ещё две уже снаряжённые ленты по шестьдесят патронов. Тем не менее осторожно, старясь не греметь, снимаю массивное тело типа 85 с крыши и вытаскиваю наружу. Теперь чистить. Но это вечером. Пока обойдусь.
С вершины холма бежит солдат, машет белой тряпкой. Свой. Я различаю эмблемы военной полиции. Но всё равно быстро перехватываю JS на изготовку. Боец, заметив мой жест, резко тормозит, едва не спотыкается, но умудряется сохранить равновесие и кричит:
– Господин эрц! Вас господин штабс-ротмистр зовёте срочно! Там… Там… – Он наклоняется, упираясь руками в колени, потому что задыхается от быстрого бега.
– Иду.
Проходя мимо Хьямы, одним движением выхватываю у неё из руки пистолет, снимаю с предохранителя и ставлю на боевой взвод.
– Вот так. – Протягиваю ей оружие рукояткой вперёд, она хлопает глазами:
– Эт-то как?!
Оборачиваюсь, потому что уже сделал шаг к солдату, и улыбаюсь:
– Просто, сноха. Очень просто.
Подхватываю солдата под локоть, благо он уже распрямился и даже может дышать, хотя внутри его что-то клокочет.
– Веди, боец…
Поднимаемся на холм, причём солдат с явной завистью косится на мою сбрую, а я едва удерживаюсь от восклицания, состоящего из нецензурных выражений: за холмом большая котловина неправильной формы, в центре которой раскинут довольно большой лагерь. Палатки, несколько навесов, под которыми я вижу лошадей, повозки, ящики, чуть поодаль солдаты деловито добивают нескольких одетых в униформу людей. По виду – офицеров. Там же распоряжается Пётр. Значит, не инициатива, а приказ. Правильный, кстати. Большой загон, огороженный забором и обнесённый ещё и колючей проволокой. Ворота его нараспашку, и оттуда выходят люди. Мужчины и женщины.
– Что это?!
Солдат поясняет:
– Похоже, эта банда здесь решила пересидеть океанцев, ваша светлость. Эвон офицерья сколько… Всякого добра навалом – жратва, скотина, оружие, огнеприпасы, мануфактура. Место удобное, от трактов далеко, и вода под боком. Да и скрыто от глаз. Так что… – машет рукой.
– Думаю, ты прав. Ладно. Пойдём, глянем.
– Господин штабс-ротмистр просил к нему подойти, господин эрц… – тянет боец.
Понятно. Меня он побаивается, если не сказать больше. А приказ начальника – на то и приказ, чтобы его исполнять.
– Не переживай, боец. К командиру и пойдём.
Пётр встречает меня с довольным и одновременно злым видом.
– Видели, Михх? – обводит рукой панораму лагеря и сбившихся в кучу освобождённых пленников, настороженно посматривающих на нас.
Понятно, что они не ждут ничего хорошего для себя. Мы же военные. Как и те, что отловили их и пригнали сюда. Киваю ему в ответ:
– Как я вижу, тайная база, чтобы пересидеть лихие времена.
– Я тоже так считаю, господин эрц. Тут всего полно. И топливо, и оружие, и…
Прерываю его, хотя офицеру явно хочется похвастаться добычей:
– Сначала надо разобраться с людьми. Потери большие?
Погибло двое. Один солдат, получил шальную пулю в лоб. И… ребёнок. Мальчишка семи лет. Когда я открыл огонь из пулемёта, он не удержался и высунулся из-за воза, сразу получив ранение. Пока отбивались, пока захватывали лагерь, скончался от болевого шока и кровопотери. Теперь мать воет над его телом, а отец, мрачный, буквально чёрный от горя, замер неподвижно, обхватив голову руками.
Освобождено почти сто человек. Двадцать семь мужчин. Среди них трое докторов, включая хирурга. Пятеро плотников, шестеро крестьян, ветеринар, остальные – с бору по сосенке: юрист, адвокат, рабочие с фабрик. Все были рабочей силой. Семьдесят три женщины. Все – молодые, красивые. И всех использовали для утех господ офицеров. А в свободное от этого время – как скотниц для ухода за животными. Из скотины взято сорок шесть лошадей, двадцать одну я убил. Увы. Пуля – дура. Она не разбирает, в кого пущена. Ей всё равно, кто цель – человек, животное… Главное – убить. Вот её задача… Ещё – трое свиней и двадцать коров. Огромное количество кормов – сено, солома, курганы жмыха. Около двадцати тонн продуктов: консервы, сушёное мясо, мука, соль, крупы. Десятки тюков тканей всех сортов, начиная от толстого сукна до высших сортов шёлка. Скобяные товары – гвозди, скобы, крючья, петли. Ощущение, что господа хотели строить настоящий городок или форт. Во всяком случае, вырубка с края поляны довольно большая.
Я окидываю толпу освобождённых внимательным взглядом – не вяжется тут всё. Мужчин всего ничего. Причём, что интересно, половина из них к физическому труду не привычна. Солдат было, как мне сказали, полсотни. Но кто-то же нёс караул, ходил в наряды охранять пленников… Не женщины же рубили лес топорами? Подхожу к освобождённым вплотную. Останавливаюсь напротив адвоката. Обычно этот сорт человекообразных – самое дерьмо остального человечества. Я в своё время вешал их без разговоров и воплей об амнистии. Как и юристов. Одним миром мазаны.
– Давно вы здесь находитесь, господин хороший?
Тот испуганно бормочет:
– Месяц уже, господин…
Вопросительно смотрит. Обойдётся. Перехожу к следующему. Это женщина. Лет двадцати трёх, и её занятие уже наложило на неё свой отпечаток. Глаза. Наглые. Оценивающие.
– Давно здесь?
Выпячивает нижнюю губу – красавицей не назвал. Обидел.
– Месяц. Мы самыми первыми сюда пришли. Только снег сошёл.
– Руки покажи.
Она, не понимая, показывает ладони.
– Свиней чем кормили?
– Да ёлки рубили и ветки им давали.
– Хорошо ели?
– Аж до драк, господин!
Разворачиваюсь, под недоумевающим взглядом Петра подхожу к валяющемуся на земле трупу рядового, тоже осматриваю его ладони. Ни следа мозолей, которые должны обязательно быть, если тот занимался заготовкой леса. Возвращаюсь к Петру:
– На два слова.
Отходим в сторону под настороженными взорами освобождённых и непонимающими – солдат.
– Петя. Тут должны быть ещё люди. И много. Надо искать.
– С чего ты взял?! – не понимает он.
Приходится объяснить. Разворачиваю его лицом к вырубке и штабелям брёвен.
– Видишь?
– И что?
– А то, что они тут всего месяц. Это раз. А два – чтобы срубить такое количество леса, надо минимум человек триста мужчин! Понял?
Он бледнеет.
– Кажется…
– Так что рой землю, Петя, но найди их.
Внезапно на его лице появляется нехорошая улыбка.