Она краснеет так, что кажется, будто сейчас вспыхнет. Ныряет под одеяло, но я сдёргиваю его с неё, и она испуганно вскрикивает.
– Не страдай. Ничего нового я не увижу.
Закусывает губу. Торопливо набрасывает на себя рубашку. Затягивает халат, быстро уходит. Я обвожу взглядом спальню. Всё-таки я дурак. Строил из себя рыцаря без страха и упрёка. Надо было раньше её затащить в постель.
Быстрый завтрак по типу шведского стола. То есть всё просто выставлено на стол. Чего хочешь – накладывай и ешь. Перекусываем на скорую руку, потому что время уже поджимает. Аора немного успокоилась, хотя глаза красные от слёз. Хьяма подозрительно посматривает на меня, но я безмятежно спокоен. Закончив с едой, окидываю взглядом женщин, они обе в форме.
– Готовы? Своё, что я сказал, – во двор. Будем грузиться и выезжать. – Делаю знак Соле: – Все во двор. Еду – вниз.
Женщина кивает, слышу топот ног. Спускаюсь в подвал. «Воин» ждёт. Включаю электромотор, и ворота плавно уходят вверх, укладываясь на рельсы вдоль потолка. Завожу дизель, тот фыркает. Пониженная передача, рычаг трансмиссии в положение «D». Плавно выкатываюсь по короткому подъёму. Появление машины вызывает у дамочек ступор. Слуги-то джип уже видели. Быстро закидываем приготовленную в дорогу еду в прицеп, отдельный свёрток – в «Воина». Вдруг кому захочется пожевать по пути.
Горн стоит спокойный, словно скала. Вдруг молча указывает куда-то на восток. Я поворачиваю голову – очень далеко видно чёрное облако, пачкающее небо. В пятидесяти километрах от столицы городок Прымь. Понятно… Подхожу к старику, крепко пожимаю ему руку:
– Удачной охоты тебе, воин.
– И вам добраться, ваша светлость…
Потом прощаются остальные. Даже дамы искренне плачут, прощаясь со стариком. Напоследок выстраиваемся все вместе, я включаю цифровик, показываю будущее фото. Снова слёзы… Загоняю слуг в фургон, женщин – в машину. Сажусь сам, и мы трогаемся. Две тонны веса прицепа чувствуются, но терпимо. Кручу баранку, лавируя между развалин, которых стало очень много, куда больше, чем целых домов. Да и те по большей части брошены своими хозяевами… Нас провожают тоскливые и ненавидящие, завистливые и равнодушные лица и взгляды.
На душе скверно. Мерзко мы всё-таки поступили. Мы – это колонисты-беглецы. Бросили целый народ на заклание. И пусть это не наш мир, не наша страна, но душа русского человека не хочет смириться с тем, что рядом кто-то гибнет. Менталитет у нас не тот, не позволяет пройти мимо слабого, нуждающегося в помощи, подать ему руку помощи. Прошито это в нас на генетическом уровне. И потому мне сейчас хуже некуда…
Женщины помаленьку приходят в себя, отходя после прощания с Горном. Начинают липнуть к окошкам салона, переглядываться, делают какие-то выводы… Вдруг слышу голоса:
– Мамочка, а где ты была ночью? Я проснулась, а тебя нет в комнате.
– Ой…
Дорога позволяет, и я разворачиваюсь – баронесса красная, словно российская пятитысячная купюра. Дрожащие губы, полные слёз глаза.
– Мама приходила ко мне, милая. Ты забыла куклу в ванной.
– Ай! Моя Злата!
– Мы взяли её, милая. Не волнуйся.
– Спасибо, папочка!
– Не за что, доченька…
Инцидент исчерпан, и баронесса не успела ляпнуть какую-нибудь дурь. Правда, в зеркале заднего вида я наблюдаю, как Хьяма с подозрением смотрит на Аору, а та уставилась в окно, глотая беззвучно текущие слёзы.
Мы выезжаем за город, я чуть прибавляю ход. Дизель сыто порыкивает, скоро будет лагерь беженцев. Торможу. Из окошек фургона высовываются головы слуг, делаю успокаивающий жест.
– Всё в порядке. Надо сбрую надеть.
Головы исчезают, а я достаю из багажника свой мешок, и… Что Аора, что Хьяма и даже Юница в полном шоке. Разгрузка, плотно набитая всем положенным. Привычный уже пистолет-пулемёт на шею, две кобуры под мышки для пистолетов, плечевая для 78-го, всё рассовывается, как надо. Привычно подпрыгиваю, норма. Влезаю обратно. Особенно большие глаза у Хьямы. Лезу в бардачок, достаю ещё две кобуры с вложенными в них 5,8-мм QSZ 92, протягиваю их женщинам:
– Вот. Вам. На всякий случай.
Дрожащие руки тянутся к оружию.
– Это?..
– Специально для вас. Не смотрите, что маленький калибр. Из такого можно очень легко завалить большого дядю. Отдача лёгкая, намного легче, чем у ваших револьверов. В обойме пятнадцать патронов. Запасная – в кармашке кобуры. Предохранитель слева. Видите флажок? – показываю на примере своего девятимиллиметрового.
Они кивают, словно загипнотизированные.
– В дороге может быть всякое.
Отворачиваюсь, завожу машину, мы вновь трогаемся. В салоне – гробовая тишина. Взгляд на часы – почти десять. Но мы успеваем. В небольшом леске заброшенный хутор. Постройки почти развалились, но зато на большой поляне, где раньше располагались строения, многолюдно.
Кони, повозки, даже пара местных уродцев на самоходной тяге, суетится народ. Мужчины, женщины, дети. При появлении моего «Воина» все замирают, кто-то хватается за оружие, но тут слышу нечто неразборчивое за стеклом, и руки, тянущиеся сбросить винтовки, останавливаются. Из-за одной из телег выбегает Пётр. Меня немного отпускает. Глушу мотор, медленно выхожу на улицу. Обнимаемся, и толпа успокаивается.
– Привет, Петя!
– Рад видеть вас, Михх! Честно говоря, боялся, что вы передумаете…
– Слово сказано, – роняю я.
Парень подбирается, становится строже:
– Слово сказано.
Отходим к джипу, чуть потрескивающему остывающим дизелем, я расстилаю на капоте карту, составленную ещё в первый раз. Склоняемся над ней. Рарог бормочет, водя по ней пальцем:
– Надо бы ребят позвать. Пусть тоже посмотрят.
– Давай. Это наш маршрут. Обязательно надо показать…
Он зовёт ещё человек пять, представляет меня. Ловлю оценивающие и испуганные взгляды. Уж больно я отличаюсь от всех собравшихся. И одеждой, и комплекцией, и всем своим поведением. Пальцы тыкают в лист, я вынимаю ещё небольшую пачку копий, раздаю всем.
– Всё понятно?
Торопливые кивки.
– Свободны. Сейчас будем уезжать. Объявляйте посадку.
Люди расходятся, а я говорю Петру:
– Моя машина пойдёт первой. Когда отъедем подальше от столицы, уйду вперёд, но буду поджидать вас каждый вечер.
Он мрачнеет, но я успокаиваю:
– Это не скоро. Дня через три.
Лицо парня разглаживается.
– Да, сколько вас всего?
– Семьдесят.
– Оружие у всех есть?
– Кроме женщин, естественно.
Местные заморочки…
– Ладно. Двинули.