Голомяное пламя - читать онлайн книгу. Автор: Дмитрий Новиков cтр.№ 32

Нет в жизни ничего лучше, чем после пеших и промышленных дней собрать байдарку быстро, с помощью подгоняющих, жужжащих насекомых, бросить вещи в нее, чуткую, сесть самому, еще пугаясь нового равновесия, и оттолкнуться веслом от берега. И сделать несколько гребков, а потом расслабиться, замереть, прислушаться к тишине. Легкий ветерок тут же сгонит враждебные жгучие тучи насекомых, ты сможешь оглядеться вокруг, и неожиданно почти умрешь от нежного благородства данной тебе красоты. Голубое, цвета русских глаз, озеро, окруженное невысокими буграми скалистых гор, кое-где лесистых, а где так и красно-гранитных, словно лежит уютно в углублениях крепкой надежной ладони, и возвышаются вокруг холм жизни и венерин холм, а нитки узкие проливов ведут тебя по линиям здоровья и судьбы. Кто не здоров – тот болен, не может быть в стране людей нормальных с невылеченной Севером душой. Мы – северные люди, и, заслоняя глаз яркой, южной обманкой, не забывать стараемся – обертка всё, под нею – пустота. На Севере русская душа, ей душно без него.

Быстро озеро кончилось, хоть и длинное вроде. Десять километров прошли как один вздох. Ветерок попутный да водичка гладкая, с легкой рябью такой – чуть появится и пропадает сразу. По воде идти – не землей трястись. Радостно так, ласково. Любой заправский циник, столичный житель или другой извилистых путей оправдатель, и тот лицом просветлеет да душой обмякнет. Не нужно никуда бежать, подпрыгивать, торопиться, знай себе веслом подгребай иногда да чувствуй, что правильно всё делаешь, что жизнь твоя правильная в этот момент и еще на неделю, на две. Никаких сомнений, никакой суеты, лишь сила и радость кругом.

А потом сразу речка узенькая в конце озера по камешкам легонько бежит. Тут уж не боясь за борт повыпрыгивали, чтобы байдарку не подрать, да вброд вдоль речки по воде журчащей. Пятьдесят метров, сто – и вдруг открылась даль беспредметная, беспредельная, тихая. До самого горизонта взгляд, воздух другой совсем, ветер другой, упругий и цепкий, как коготки птичьи, когда она с пальца взлететь пытается и словно за собой тщится унести. Слева мыс да справа мыс, посредине залив каменный, впереди – заря безоблачная. И внутри радость сразу тихая подымается, спокойная, как прилив морской. Сильная такая. Тяжелая.

Гриша так до конца не мог понять, почему его вдруг так нестерпимо больно потянуло на Север, на Белое море. Вроде бы предпосылок не было никаких, ни родни, ни предков, по крайней мере, не знал он. А словно на веревке, на канате, потащило вдруг, повлекло, не головное желание, в крови забурлило что-то, призыв она почуяла от другой, соленой тоже, влаги. И собрался он, и поехал, ничего до этого не зная, не представляя даже – как там, чего, зачем. И когда увидел, вдохнул воздух первый раз, язык услышал местный, русский, – так затосковало, закрутилось всё внутри. Словно знал давно, да забыл, будто предал когда-то, а потом из памяти предательство свое выгнал, и вот теперь сердце страшно и внезапно напомнило всё. И впервые за жизнь свою услышал слова, что дед говорил всегда, а никто понять не мог – откуда они, на каком языке сказаны. На русском, оказалось, только забытом всеми. Выброшенном в суете, в погоне за идеалами, потом за прибылью. И вместе всё здесь было, слитно, воедино спаяно – ветер морской, камни серые, небо золотом, слова крепкие, значимые, правильные. И думал потом, вспоминал, рассуждал, отчего так сильно потянуло его на Север. Да спросить уже не у кого. Оставалось глазам да рукам доверять, когда они потихоньку, полегоньку то выбоину на весле, то цвет моховой, нежный, то теплоту камней вспоминали.

Погода между тем встала такая, что курорта не надо никакого. Солнце жарило сверху нестерпимо, но ветерок прохладный с моря сдувал лишнюю тяжесть, да и насекомых летающих тоже. Скалы нагревались с утра, босиком можно ходить, и не остывали за ночь – солнце не ложилось спать и длинными косыми лучами даже в полночь ласкало их крутолобые головы. Вода легко плескалась у берега, два раза уходила, два – приходила, и по полной воде не было изъяна на ней от берега и до самого горизонта, а по убылой – всплывали баклыши ^[21] из-под нее, и словно родинки на чистом лице – не портили, а только украшали море. У самого их лагеря место было отмелое, чуть дальше, метрах в двухстах, – большая корга, шумящая в волнах морского наката, за нею – сразу глубина. У речки, по которой они пришли к морю, стояла крепкая, ухоженная тоня. Дверь была приперта палочкой, не заперта. Но в тоне они останавливаться не стали – всё не свое место, чужой монастырь, а поставили палатки поодаль, на скалах. Пару дней приглядывались к месту, к морю, к проплывающим вдалеке туристам, не по-местному ярким, целлулоидным. Они всё ждали – не появится ли рыбнадзор какой, чтоб или сразу договориться, или порядок узнать. Но никого не было, и ввечеру второго дня решили бросить сетку наудачу – уже захотелось морской рыбы. Прибой к тому времени усилился, но рискнуть было можно. Решили, что пойдут Коля и брат, а Гриша останется на берегу. И вроде все обязанности распределили заранее, вроде ясно было – им вдвоем сподручнее, но всё же сели когда они в лодку и от берега отошли, такая острая тоска Гришу вдруг захватила. И страх за них, волна уже поднялась хорошая, и горечь, что, как маленького, не взяли с собой, что пошли на взрослую отважную работу, а он один на берегу неприкаянный. Так неожиданно это нахлынуло, что аж удивился он, мужик взрослый, старший брат, а чувства всё те же остались в душе – страх одиночества, боязнь неучастия в хорошем общем деле. Стоял и смотрел, как они между баклышей лавируют, крутятся, выхода сквозь коргу ища. Потом нашли, вышли за нее – тут их волна и шарахнула большая, полбайдарки залили сразу. Дрогнули, но ничего, выправились, к волне приспособились, в голомя ^[22] повернули сначала. Смотрит – замахали веслами и к ближайшему мысу пошли, чтобы от него сетку в море тянуть. В том месте белуга вчера всё свои бока показывала, не зря крутилась, рыба есть. Долго их не было, почти из виду скрылись за расстоянием, да за волнами порой не видно было совсем. Гриша и за них переживал, как там, и за себя, что не с ними. А пришли они, так и спокойным притворился, суровым, без эмоций в воду зашел в длинноголяшках да байдарку до берега довел тихонько меж камней. А у них-то счастье, капли морские на лицах блестят, сами все мокрые, а смеются-заливаются. И рассказывают, как ставили, как испугались сначала волны́, а потом приспособились. Долго выхода сквозь коргу не могли найти, а потом – смотри, догадались, Коля Елисеев показал на тоню. Рядом с ней торчал высокий шест, на нем белый пластмассовый анкерок, издалека заметный.

– Ну и что? – не понял Гриша.

– А теперь смотри сюда, – Елисеев заливался от удачного счастья, знания, что в последний момент открылось. Дальше в лесу, на высоком дереве, вровень с первым висел точно такой же анкер, белый, издалека видный.

Гриша опять не понял. С берега дела морские трудно доходят.

– Чайник ты, – радовались они, превосходством своим тешась, – с моря совмещаешь две эти точки, два анкера, – тут и проход между камней открывается. Вовремя догадались, а то бы обломки по берегу уже собирали.