Война упущенных возможностей - читать онлайн книгу. Автор: Макс Гофман cтр.№ 38

Мне также удалось противодействовать позднейшим попыткам русских внести в переговоры пропаганду. По существу дела возникло небольшое затруднение, когда адмирал Альтфатер вдруг потребовал эвакуации Риги и Моонзундских островов.

Я счел такое требование при существующем положении вещей за невероятную дерзость и поэтому коротко и энергично отказал в нем. Из брошюры, изданной позднее одним из русских экспертов, я узнал, что все офицеры Генерального штаба единогласно высказались против идеи Альтфатера, так как невозможно было предположить, чтобы мы согласились на это требование. Поэтому оно отпало после моего отказа.

Русские придавали большое значение тому, чтобы задержать на Восточном фронте находящиеся там войска и помешать нам перевести их на Западный фронт. Нам легко было возразить на это требование. Уже раньше, чем начались переговоры в Брест-Литовске, было отдано распоряжение о перевозке большей части войск с Восточного фронта на Западный. Поэтому я с легкостью мог уступить русским в том, чтобы во время заключаемого перемирия никакие перевозки германских войск не имели бы места, кроме тех, которые были решены и начаты до этого времени.

Некоторые затруднения вызывал еще вопрос о сношениях между обеими сторонами. Русские, естественно, придавали большое значение – в целях пропаганды – неограниченному и беспрепятственному доступу в окопы, тогда как мы были заинтересованы в обратном. Так как было невозможно совершенно запретить доступ в окопы, то я предложил ограничить его определенными пунктами. Таким образом все-таки возможно было установить известный контроль и перехватить ожидающуюся агитационную литературу.

Я должен был воспротивиться следующему требованию – разрешению ввоза большевистской литературы в Германию, но выразил свою полную готовность содействовать вывозу этой литературы во Францию и Англию.

После долгих переговоров мы выработали наконец проект договора о перемирии, в общем, по германскому плану. Тогда Иоффе сообщил мне за завтраком, что он должен поехать в Петербург, чтобы получить полномочия для окончательного подписания перемирия. Как ни была мне неприятна эта отсрочка, однако я не разделял опасения некоторых союзных делегатов, высказавших мысль, что требование Иоффе только маневр, чтобы прервать переговоры, и что делегация, возможно, и не вернется.

Я не ошибся в своих предположениях; комиссия вернулась к назначенному времени, а обусловленный на время их отсутствия перерыв военных действий был обоюдным подписанием договора превращен в перемирие.

Так как комиссия обедала с нами в офицерском клубе, то мы имели возможность поближе познакомиться с ее отдельными членами. За столом я посадил, конечно, членов с правом голоса выше, чем экспертов, так что рабочий, матрос и унтер-офицер сидели выше, чем адмирал и офицеры. Я никогда не забуду первого обеда с русскими. Я сидел между Иоффе и Сокольниковым, нынешним комиссаром финансов. Против меня сидел рабочий, которому множество приборов на столе доставляло видимые затруднения. Он пытался так или иначе употребить их в дело, но в конце концов воспользовался только вилкой для того, чтобы ковырять ею в зубах. Наискось от меня рядом с князем Гогенлоэ сидела госпожа Биценко, с другой стороны которой поместился крестьянин – типично русская фигура с длинными седыми кудрями и большой косматой бородой. Он вызвал улыбку у прислуживающего денщика, когда на вопрос, какого он желает вина, красного или белого, ответил, что выберет то, которое покрепче.

Иоффе, Каменев, Сокольников, особенно первый, производили впечатление чрезвычайно интеллигентных людей.

С большим воодушевлением говорили они о лежащей перед ними задаче возвести русский пролетариат на вершину благополучия и счастья. Все трое ни минуты не сомневались, что так оно и будет, если народ сам будет управлять страной, руководствуясь учением Маркса. Самое меньшее, о чем мечтал Иоффе, – это чтобы всем людям жилось хорошо, а некоторым, в числе которых он, по-моему, считал и себя, даже несколько лучше. Кроме того, все трое совершенно не скрывали, что русская революция есть лишь первый шаг к счастью народов. Само собой разумеется, говорили они, невозможно, чтобы государство, управляемое на началах коммунизма, продержалось долго, если окружающие государства будут управляться на основах капиталистических. Поэтому цель, к которой они стремятся, есть мировая революция.

Во время этих разговоров у меня в первый раз появились сомнения, правильно ли было то, что мы вошли в переговоры с большевиками. Они обещали своему народу мир и благоденствие. Если им теперь удастся вернуться домой, заключив мир, то их положение в глазах широких масс, годами жаждавших мира, сильно упрочится. Новые сомнения возникли у меня из разговоров с офицерами, особенно с адмиралом Альтфатером. С ним я много говорил о прекрасном царском войске и о том, как это могло случиться, что революция его окончательно уничтожила.

Альтфатер ответил: «Влияние большевистской пропаганды на массы огромно. Ведь я вам уже много раз рассказывал и сокрушался о том, что при защите Эзеля войска прямо растаяли у меня меж пальцев. Так было во всем войске, и я говорю вам заранее, что и в вашей армии случится то же самое».

Тогда я прямо поднял на смех злосчастного, впоследствии убитого адмирала.

Проведение заключенного перемирия фактически натолкнулось на многих участках фронта на сопротивление. Не то чтобы русские войска не желали перемирия, но, как на южном фронте, так и на Кавказе, они не признавали петербургскую большевистскую делегацию уполномоченной заключить перемирие. Из отдельных комиссий, избранных для осуществления условий перемирия, лишь одна, назначенная на северный фронт, имела возможность отправиться к месту своего назначения – в Двинск, тогда как назначенная на южный фронт пока не могла переступить линии фронта.

Перемирие было заключено в целях установления мира между Россией и четверным союзом. Для этого теперь и собрались представители четырех держав в Брест-Литовске.

В качестве представителя германской империи прибыл статс-секретарь Кюльман. По распоряжению Верховного командования я был назначен представителем последнего при статс-секретаре. Я был ему подчинен и имел лишь право высказывать пожелания и соображения Верховного командования и в нужных случаях протестовать против мероприятий статс-секретаря. Мне хотелось бы особенно подчеркнуть это обстоятельство, так как общественное мнение склонно было возложить ответственность за все, что произошло в Брест-Литовске, – в первую очередь за последовавший насильственный мир – на Верховное командование и на меня как его представителя. Это неверно. За ход переговоров и заключение мира ответственность несут тогдашний рейхсканцлер граф Гертлинг и статс-секретарь по иностранным делам.

В качестве представителя Австро-Венгрии приехал граф Чернин, умный и благородный человек, – к сожалению, с совершенно истрепанными нервами. Он был твердо убежден, что Австро-Венгрия должна погибнуть, если она вскоре же не заключит мира.

Им всецело владела мысль – прийти непременно к соглашению, хотя бы с Россией, и вернуться домой, заключив мир.