Кирасир обернулся. Но, вопреки ожиданиям, не стал звать на помощь, а резво перескочил кровать и, оказавшись у противоположной стены, вытащил из-под подушки пистолет. Но тот ещё взводить надо, и нацеливать, и жать крючок. А Максимова сабля – уже тут как тут. Раз и два – крест накрест. Пистолет упал на пол, хорошо, что при этом не пальнул, а лишь звякнул. Тут же сверху на него рухнуло и тело хозяина. Что ж, приятно было иметь дело с воином, а не с горлопаном.
Труп кирасира удачно уместился под кроватью, правда, крови натекло много – пришлось набросать сверху подушек. Максим оглядел дело своих рук и мрачно кивнул: всё вышло тихо, быстро, а главное – без урону для чести.
Тихо открыв дверь в коридор, он услышал голоса, доносившиеся из соседней комнаты.
- Наконец-то добрые вести! – говорил кто-то возбуждённо. – Но покажите же скорее, где это находится?
Послышался шорох бумаги и другой голос произнёс:
- Вот здесь, в глухом лесу, недалеко от деревни Шаболово. А это – смолокурня, где стоит генерал с отрядом. Сегодня ночью всё решится.
- О, я не сомкну глаз. А к утру жду результата, – заявил первый голос с такой надеждой, словно его обладателю после смертного приговора кто-то посулил помилование.
В этот момент внизу позвонили в колокольчик и крикнули:
- Без четверти полдень!
Первый голос, прежде наполненный надеждой, обрёл деловитость и торопливо закончил:
- Прошу вас немного задержаться с отъездом. Через час я освобожусь и черкну генералу пару строк. Вы же пока поешьте и выпейте с дороги.
Максим поспешил спрятаться в комнату с балконом. Там он дождался, когда стихнут удаляющиеся шаги говорившего и, вернувшись в коридор, заглянул в приоткрытую дверь соседнего помещения.
Как и следовало ожидать, оставшийся там человек оказался польским уланом. Он спокойно сидел в кресле, положив ногу на ногу, и от нечего делать раскручивал пальцем колёсико шпоры.
«Посланец Понятовского! А самого генерала-поляка нет ни здесь, в доме, ни вообще в Москве. И находится он где-то у чёрта на куличках – в какой-то смолокурне! – расстроился Максим. – Вот что значит понадеяться на благосклонность фортуны, каковая есть девка гулящая, глумливая и любящая забавляться. А все лазейки и прочие мелкие удачи, от которых происходила ложная надежда на близкое и удачное завершение дела – не более, чем уловки подлой насмешницы».
Теперь Максим совершенно не имел понятия, что делать дальше. Он снова вернулся в комнату с балконом и стал думать:
«Напасть на улана? Или тихо выбраться из проклятого дома-улья тем же путём, каким здесь оказался? Но как быть с графом?» – Взгляд непроизвольно остановился на алой рясе. Тотчас в голову незваной гостьей постучалась мыслишка: «Надень меня».
«Неужели помешанный на театральщине Американец заразил своим сумасшествием?» – полковник прошёлся по комнате из угла в угол и вернулся на прежнее место. Иных идей не появилось, так что пришлось примириться с неприятной перспективой. Но с оговоркой: только ежели удастся спрятать под рясой саблю и пистолеты так, чтоб не выглядывали.
Ряса оказалась весьма обширных размеров. Настолько обширных, что это позволило прекрасно скрыть всё оружие. Покрой сапог и рост, правда, могли выдать, но тут уж ничего не попишешь: и ниже не сделаешься и обувку с трупа снимать не станешь.
Максим набросил на голову капюшон, критически осмотрел себя в зеркало и плюнул в сердцах: «Чистая Commedia dell'arte
[84]. Толстой в образе Арлекина уже блещет на сцене, а нынче ещё и Капитан готовится к дебютному выходу».
С полагающейся начинающему актёру опаской он покинул, наконец, своё убежище и, спустившись по лестнице, поспел как раз к началу спектакля: по всему дому хлопали двери, выпуская на свет множество ряженых в такие же, как у Максима, алые рясы. Все направлялись на первый этаж и собирались в обширном помещении, очевидно служившем хозяевам усадьбы бальной залой.
Сейчас окна в зале были плотно зашторены, а посредине из полумрака выступало странное сооружение. По виду, оно напоминало уступчатую пирамиду, забранную чёрной тканью. Входящие выстраивались вдоль стен и замирали в молчании. Сие построение напомнило полковнику обычное «каре», только солдаты в нём были обращены лицом не наружу, а внутрь. Он тоже занял свободное место и стал ожидать дальнейших событий.
Долго ждать не пришлось. Зазвенел колокольчик и сильный голос произнёс:
- Достопочтенный мэтр Августус, Гроссмейстер Башни.
В залу вошёл некто в длиннополой алой мантии и бронзовом шлеме с личиной, наподобие тех, что носили в древней Элладе. Такой шлем мог бы быть у Александра Великого. Поднявшись, мэтр Августус уселся на самом верху пирамиды. Присутствующие встретили появление вошедшего гулом, а Максим насторожился, ибо титул «гроссмейстер» живо напомнил ему давешний сон, что привиделся в Тарутино перед самой встречей с Толстым.
Снова зазвенел колокольчик:
- Досточтимый Капитул Башни.
Пять человек прошли к пирамиде и заняли места на её предпоследнем уступе.
И в третий раз зазвонил колокольчик:
- Мэтр Януарий, Ментор Ордена со своим неофитом.
В первом из двоих вошедших Максим угадал лекаря, вторым же был Американец, изображавший Франсуа Белье. Граф имел на себе не алую рясу, как остальные присутствующие, а прежний, «одолженный» у Франсуа драгунский мундир. Руки его были связаны верёвками, а на голову надет холщовый мешок. При виде плачевного состояния «неофита» Максим ухмыльнулся: «Пожалуй, болван Белье не много потерял, оставшись в больничной кладовке».
Короткое замешательство произошло у трибуны, перед которой поставили Толстого: человек с трона на вершине пирамиды неуловимо соскользнул к ее подножию.
- Братья! – прокатился голос под куполом. – Свободные граждане Великой Империи прошлого и грядущего! – Разговоры смолкли, воздух накалился – так продолжалось мгновение, а затем три десятка легких вытолкнули с четким ритмом:
- Vita – sine – libertate – nihil
[85]!
- В дни собраний и иные определенные времена каждой четверти года да читается сие постановление в присутствии всех братьев – эзотериков и «ищущих»! – глухо зазвучал из-под шлема голос Гроссмейстера. – Primus: каждый брат, который приемлется и вписывается в сей Орден, свято хранит три обета: обет свободы от морали времени своего, времени прошлого и будущего; свободы от церкви дня сего, а также прошлого и будущего; свободы от семьи, от общества и законов добровольных рабов. Secundus: за идеалы Ордена да стоит твердо; да придерживается всегда Высшей справедливости; свободных да освобождает от рабских оков; надевающих кандалы да умерщвляет. Нарушители же сего правила да подвергаются временному и вечному наказанию. Tertius: должно помнить, что свободные могут оказаться среди любых вероучений, потому брат должен иметь всегда глаза и уши раскрытыми для учеников Аристотеля. Quartus…