Плач - читать онлайн книгу. Автор: К. Дж. Сэнсом cтр.№ 8

– Чувствую, я воспрянул духом, – сказал я. – Возможно, в конце концов, в этом мире может происходить и что-то хорошее.

– Вам надлежит доложить о сожжении казначею Роуленду?

– Да. Я заверю его, что мое представительство от инна было замечено. Среди прочих Ричардом Ричем.

Джек приподнял брови:

– Этот негодяй был там?

– Да. Я не видел его целый год. Но он, конечно, меня запомнил. И бросил на меня злобный взгляд.

– На большее он не способен. У вас на него слишком много материалов.

– У него был обеспокоенный вид. Не знаю почему. Я думал, нынче он высоко взлетел, считает себя ровней с Гардинером и консерваторами. – Я посмотрел на Барака. – Ты поддерживаешь связь со своими друзьями, с которыми вместе служил Кромвелю? Слышал какие-нибудь сплетни?

– Я иногда захожу в старые таверны, когда Тамасин позволяет. Но слышу мало. И заранее скажу, что о королеве – ничего.

– Слухи, что Анну Эскью пытали в Тауэре, оказались правдой, – сказал я. – Ее пришлось нести к столбу на стуле.

– Бедняга… – Барак задумчиво погладил бороду. – Не знаю, как просочилась эта информация. Должно быть, в Тауэре служит кто-нибудь из сочувствующих радикалам. Но я лишь слышал от моих друзей, что епископ Гардинер сейчас имеет доступ к уху короля, а это и так все знают. Не думаю, что архиепископ Кранмер присутствовал при сожжении, а?

– Нет. Наверное, он от греха подальше не покидает Кентербери. – Я покачал головой. – Удивительно, что он так долго продержался. Кстати, на сожжении был один молодой юрист с какими-то джентльменами, который не отрывал от меня глаз. Невысокий и худой, с русыми волосами и бородкой. Я гадал, кто это может быть.

– Вероятно, кто-нибудь из ваших оппонентов на следующей сессии – составлял мнение о противной стороне.

– Возможно. – Я потрогал монеты на столе.

– Не думайте постоянно, что кто-то за вами следит, – тихо проговорил Барак.

– Да, грешен. Но что тут удивляться, после всего, что было в последние годы? – вздохнул я. – Кстати, на сожжении я встретил нашего коллегу Коулсвина: его заставили представлять Грейс-Инн. Это достойный человек.

– В отличие от его клиента. Или вашей клиентки. Поделом этому долговязому Николасу, придется ему сегодня посидеть со старой каргой Слэннинг!

Я улыбнулся:

– Да, я тоже об этом подумал. Что ж, пойду посмотрю, не нашел ли он документ.

Джек встал.

– Я пну его в задницу, если не нашел, джентльмен он или нет…

С этими словами Барак оставил меня щупать монеты. Посмотрев на записку, я не удержался от мысли: «Что еще задумал теперь Билкнап?»

* * *

Миссис Изабель Слэннинг пунктуально прибыла ровно в три. Николас, уже в более скромном камзоле из тонкой черной шерсти, сидел рядом со мной с пером и бумагой. К счастью для него, он нашел пропавший документ, пока я разговаривал с Бараком.

Скелли с некоторой опаской пригласил миссис Слэннинг войти. Это была высокая худая вдова на шестом десятке, хотя морщины на ее лице, тонкие поджатые губы и постоянная нахмуренность старили ее еще больше. Я раньше видел ее брата Эдварда Коттерстоука на слушаньях в суде на прошлой сессии, и меня удивило, как он похож на нее комплекцией и лицом, разве что у него была маленькая седая бородка. На Изабель было фиолетовое платье из тонкой шерсти с модным стоячим воротником, прикрывающим ее тощую шею, и бесцветный капор, расшитый мелким жемчугом. Она была состоятельной женщиной: ее последний муж был успешным галантерейщиком, и, как многие вдовы богатых торговцев, она приобрела властную внешность, которую можно было бы счесть нелепой для женщины низкого сословия. Слэннинг холодно поздоровалась со мной, а на Николаса и вовсе не обратила внимания.

И, как всегда, сразу перешла к делу.

– Ну, мастер Шардлейк, что у нас нового? Я полагаю, что этот негодяй Эдвард снова пытается затянуть дело? – Ее большие карие глаза смотрели с осуждением.

– Нет, мадам, дело включено в список для рассмотрения Королевской коллегией в сентябре.

Я предложил ей сесть, снова задавшись вопросом, почему они с братом так ненавидят друг друга. Их отцом был купец, преуспевающий хлеботорговец, который умер совсем молодым. Их мать снова вышла замуж, а его дело перешло к их отчиму, но через год тот тоже умер, после чего миссис Коттерстоук продала все предприятие и жила оставшуюся жизнь на вырученные деньги – весьма существенные. Больше замуж она не выходила и умерла в прошлом году в возрасте восьмидесяти лет после апоплексического удара. Священник засвидетельствовал ее завещание на смертном одре. По большей части все в нем было ясно: деньги делились поровну между двумя ее детьми, большой дом близ Чандлерс-холла, в котором она жила, надлежало продать, а вырученные деньги опять же делились поровну. Эдвард, как и Изабель, обладал средним достатком – он служил старшим клерком в ратуше – и для обоих состояние матери явилось существенным обогащением. Трудность возникла в распоряжении домашним имуществом. Вся мебель должна была достаться Эдварду, однако все гобелены, ковры и картины «всякого рода внутри дома, любой природы, где бы и как бы они ни были закреплены» доставались Изабель. Это была необычная формулировка, но я получил показания священника, который записывал завещание, и он определенно заявил, что престарелая леди, которая до самой смерти оставалась в здравом уме, настаивала именно на таких словах.

Эта формулировка и довела нас до нынешнего положения дел. Первый муж старой миссис Коттерстоук, отец обоих детей, интересовался живописью, и их дом был полон произведениями искусства: так, имелось много гобеленов, несколько портретов, и, самое главное, в столовой, прямо по штукатурке, была расписана целая стена. Я посетил этот дом, ныне пустующий, если не считать старого слуги, оставленного в качестве сторожа, и осмотрел роспись. Я умею ценить живопись – в молодые годы сам рисовал и писал красками, – и эта фреска была особенно изысканной. Написанная примерно пятьдесят лет назад, в правление старого короля, она изображала семейную сцену: молодая миссис Коттерстоук и ее муж в наряде, соответствующем его сословию, и высокой шляпе тех времен сидят вместе с Эдвардом и Изабель, маленькими детьми, в этой самой комнате. Лица сидящих, как и летние цветы на столе и лондонские улицы за окнами, были тонко прорисованы: старая хозяйка следила, чтобы роспись регулярно освежалась и краски не теряли своей яркости, так как эта картина тоже стала бы имуществом при продаже дома. Поскольку фреска была написана прямо на стене, по закону она являлась соединенной с недвижимостью, но особая формулировка в завещании старой леди позволяла Изабель заявить, что роспись по праву принадлежит ей и должна быть удалена из дома, если понадобится, вместе со стеной – которая хотя и не была несущей, но не могла быть снесена без повреждения фрески. Эдвард отказался отдать картину, настаивая, что она является частью недвижимости и должна остаться в доме. Споры о наследовании недвижимости – каковой являлся дом – разбирались Королевской судебной коллегией, но споры о движимом имуществе – а Изабель настаивала, что картина является движимостью – все еще оставались под юрисдикцией Церкви и рассматривались Епископским судом. Таким образом, мы с беднягой Коулсвином, прежде чем рассматривать завещание по существу, погрязли в спорах о том, к юрисдикции какого суда относится это дело. В последние месяцы Епископский суд постановил, что роспись является движимым имуществом. Изабель вынудила меня обратиться в Королевскую коллегию, которая, всегда стремясь заявить свое верховенство над церковными судами, постановила, что вопрос входит в ее юрисдикцию, и назначила отдельное слушанье на осень. В общем, дело перебрасывали туда-сюда, как теннисный мяч, с привязанным к нему имуществом.