Буря (сборник) - читать онлайн книгу. Автор: протоиерей Владимир Чугунов cтр.№ 66

Листая программы, неожиданно наткнулся на китайский конкурс «Алло, мы ищем таланты». Как и у нас, просмотр происходил в присутствии зрителей, только в жюри сидело всего двое – он, иногда со смаком произносивший в конце очередного выступления «ес» и она, понятно, красавица, всё время с ним соглашалась. И ничего бы особенного в этом не было, кабы не таблички. Как заключённые в лагере, каждый новый претендент на роль будущей китайской звёзды выходил с табличкой на шее, на которой был написан номер, скажем, 400621-ый. И я сначала своим глазам не поверил.

– Вот это да! Похоже, у них это годами длится! Такое количество народу прослушать – это же сколько времени надо! И все – большие таланты! Послушай, как пронзительно воют, прямо до дрожи пробирает, а воют потому, что назвать это пением язык не поворачивается, а посему вывожу заключение, судя по этому унылому завыванию, что поют китайцы исключительно от безысходности. Серьёзно. Сама прикинь, пришёл, например, я домой с работы, есть нечего, одни только пауки да червяки, понятно, ничего другого не остаётся, как только завыть от безысходности, что на их языке обозначает запеть. А что ты опять смеёшься? Обрати внимание, нет, ты послушай, даже эти таланты из народа в большинстве своём предпочитают петь все-таки не свои, а английские песни. А посмотри, как реагирует на это зал. Буря аплодисментов. А ещё говорят, у китайцев не принято аплодировать.

– Почему?

– Ты разве не слышала, что Ирина рассказывала? Нет? Приехали, говорит, мы первый раз сюда с концертом, народу полный зал, и все как один семечки лузгают да прямо на пол скорлупки плюют. Говорит, чем больше намусорят, тем сильнее, значит, разобрало. Что же относительно аплодисментов – ни одного хлопка. Пластиковые бутылки на деревянных палочках держат и ими вместо аплодисментов гремят. Нет, конечно, могут и поаплодировать, но тогда уже семечки не погрызёшь, а без этого им, видимо, смотреть не в кайф, да и есть же постоянно, сама понимаешь, хочется. Говорят, хлопают только по команде. Встаёт сбоку сцены человек и все как один на него, а не на то, что на сцене происходит, смотрят, и стоит ему подать знак, все тотчас начинают хлопать. Прямо как в анекдоте, смеются не оттого, что смешно, а потому что сказали – можно. Я понимаю, конечно, что во всём этом есть доля иронии, но даже эти семечки не напоминают тебе наши деревенские посиделки? Сядут на лавочку и весь вечер лузгают, в том числе и в избах – только выметай.

– Такая забитая нация?

– Не забитая, а простая… Ба-а, никак фильм про современную любовь. Ты посмотри, что делают!

Двое в верхней одежде в предгорье совершали половой акт. Видно было только головы. Затем они долго и нудно бродят, взявшись за руки, между чахлых кустов по этой каменистой невзрачной местности. Всё какое-то бледно-жёлтое и пего-серое, даже листва на деревьях как будто жёлтая. Потом вдруг он оказывается идущим по шпалам, а она наблюдает за ним издалека, как он по ним от неё удаляется. Сзади него появляется поезд, свистит, гудит, он ноль внимания. Всё это показывается не сбоку, а под углом сзади, с большого расстояния. Она в ужасе, кричит, поезд со свистом налетает. Она закрывает глаза. Когда открывает, видит только хвост поезда, и совершенно чистое железнодорожное полотно. Она в недоумении, и вдруг совсем рядом появляется со пшанливой улыбкой он – дескать, пошутил. Сменяется сцена. Из какого-то сарая её вытаскивает не то брат, не то отец и ставит на позор перед горсткой сельчан. Размахивает руками, указывая на неё, очевидно, позорит. Она стоит, опустив голову, любовник в стороне, не находит нужным вмешиваться, поскольку не ему рожать. Наконец, все расходятся. Опять меняется сцена. Они лежат на широкой кровати. Опять в одежде. Хижина убогая. Только широкий топчан – и больше ничего. Жить, похоже не на что, есть нечего. На работу, видимо, нигде не берут, раз днём лежат. Вот, мол, до чего доводит преступная любовь. Кто-то стучит в дверь. Он выходит. Пришедший мужик кидает ему в лицо какие-то красного цвета карточки и уходит. Чем закончилось изгойство, мы не досмотрели. Позвонила Ирина и велела дочери лететь на репетицию. «Ты что, забыла, что я тебе велела сделать? А ну бегом! Эля тебя там целый час ждёт! И я подойду!»

Я тоже решил сходить. И пока шли, опять поссорились. Оказывается, упрямица решила петь «Сказку».

– Да почему не «Коня»?

И тут она меня просто убила:

– Мне не будет её петь хотеться.

– Что?

– Мне не будет её петь хотеться.

– Что называется, по-русски – «петь хотеться»! Ещё кому-нибудь не скажи, чурка ты этакая!

– Я не чурка.

– Ты не чурка, ты хуже!

– А ты ничего не понимаешь…

– В твоей «Сказке»! – подхватил я. – Как, впрочем, и все китайцы совершенно ничегошеньки не поймут, а потому прошу тебя, нет, настаиваю, петь «Коня» или «То ли с неба ясного…»

– И это же – на конкурсе?

– Тогда пой «Перстенёчек». На сто процентов уверен, им понравятся озорные возгласы на припевах. Ничего же подобного у них нет.

Насилу уговорил. И оказался прав. Даже на репетиции задорный «Перстенёчек», картинка русских народных игрищ, всем понравился.

– А если ко всему этому приложить ещё сарафан? Всё мужское население Пекина будет у твоих ног! – сказал я.

– Это уж точно! – поддержала Ирина.

А Эля возразила:

– У нас на каныцэрытах ни лазаца.

– Ничего, будут.

– Неты, ни будут.

– Посмотрим.

И Эля так и не поняла, почему мы дружно рассмеялись. Даже поинтересовалась:

– Патиму сымисно? Савысем ни сымисно.

– Такие, Эль, мы, русские, смешливые, – пояснил я ей, – ну всё нам смешно. Ну никому не смешно, а нам смешно.

– Та-а?

– Да.

– Па-атумать толика!

– Слушай его больше, – заметила Ирина.

– Та-а! Буту впольше слуша-ать!

– Не в Польше, а в Китае.

Это было выше её возможностей. И тогда Ирина пояснила:

– Он шутит. Понимаешь? Шутит.

– Шу-утит? А-а!

– Всё, расходимся до ужина! – отрезала Ирина.

И мы разошлись по номерам. Тип гостиницы был такой же, как в Питере – можно было ходить по коридорам кругами, и, практически, на каждом этаже, как нам сообщили, был свой довольно солидный по размеру конференц-зал. В них и намечалось проводить прослушивание по номинациям. Списки с очерёдностью выступлений обещали повесить на входных дверях залов с утра, а кто на каком этаже выступать будет, должны были сообщить после торжественной части на собрании руководителей или когда все соберутся у фонтана.

Ужинали на первом этаже, в довольно тесной столовой, с китаизированным «шведским столом», который в отличие от Питерского (там у нас тоже был «шведский стол»), оказался просто убогим. Для незнающих, что такое «шведский стол», поясняю: посредине или на краю обеденного зала в специальной посуде на столах или на передвижных поварских тумбах выставляют ассортимент блюд; подходи и накладывай, чего хочешь и сколько хочешь, хоть десять раз подходи и накладывай. И в Питере, например, чего только на этих поварских стойках не было – и несколько первых блюд, и множество вторых, и разные колбасные изделия, и ветчина, и варёные яйца, и омлет, и натуральное молоко, и кефир, и компот, и сок, и кофе, и чай, и вода в бутылках прямо на столах, и яблоки, и арбузы, и дыни, и апельсины, и выпечка, – а тут, кроме того же клёклого риса и сильно перчёных подливок неизвестно из каких земноводных, была разве что тонко настроганная (нарезанная нельзя сказать), обжаренная в сухарях курица (разумеется, без костей), шашлык – на тонкой, примерно в две зубочистки длинной, палочке шесть дециметровых квадратиков какого-то мяса, какого именно, я так и не понял, миниатюрные, как впрочем и все порции, сосиски белого цвета да длинная серо-коричневая соломка, взяв которую, по причине недостатка места за столами пристроившись за стойкой, я просто измучился пластмассовыми палочками есть, и так и эдак наматывал, соскальзывает и всё, пока, наконец, кухарка или уборщица, с откровенным смехом простолюдинки наблюдавшая за мной, не принесла мне откуда-то вилку. И что бы, подумал, не положить их рядом с палочками? Просто издевательство какое-то! Или в этом пятизвёздочном отеле не бывает русских и мы первые? Тогда откуда у них вилки? Или они только для вип-персон? В конце трапезы неожиданно принесли тонко нарезанные арбузы, и наши сразу на них налетели, в том числе и мы с дочерью, но оказались они несладкими, как будто недозрелыми, и тем не менее их с жадностью поглощали все. Увидев это, официанты, следившие за нашей трапезой, оперативно принесли ещё. Мы и эти съели. Хлеба, кстати, ни в обед, ни в ужин не было. Интересно, что подадут на завтрак? Но до завтрака ещё надо было дожить. И мы не сказать, что сытые, но и не очень голодные, пошли готовиться к открытию конкурса.