Краткая история семи убийств - читать онлайн книгу. Автор: Марлон Джеймс cтр.№ 75

Ты на сцене в полусотне… в сотне даже не футов, а ярдов, и ты смотришь на меня. Видишь меня задолго до того, как тебя вижу я. Но на меня ты не смотришь. Единственный свет сейчас – это тот, что на сцене, а я затерян в темноте.

На тебе черная рубаха в обтяжку, будто ты явился из ада, а штанов я разглядеть не могу – не знаю, джинсы на тебе или кожа, от вида которой женщина, с которой я живу, начинает дышать учащенно. Ты крутишься, и от луча света волосы на тебе будто вспыхивают. Синие джинсы. На сцене так людно, что ты даже не можешь приплясывать, как обычно. Та красавица, твой Креститель Иоанн, сложила руки, но она чувствует музыку. Тут слева я замечаю даппи. Шарахаюсь, но утыкаюсь в чью-то грудь. Извиняюсь, но тот человек меня даже не замечает, а только чувствует благостную вибрацию. Я оглядываюсь на сцену и вижу, что даппи – это не даппи, а твоя женщина, вся в белом. Дуют рожки, но ты стоишь неподвижно. Тебя я не слышу, но слышу людей, а они слышат тебя. Я могу тебя видеть, но меня отгораживает, будто я глухой, и я прикидываю, как же ты нынче будешь играть для глухих и получится ли у тебя на самом деле с революцией, если люди к тебе не примкнут.

Ты.

Ты говоришь, что всегда знал; знал всегда о своей уверенности в полной победе добра над злом. Обо мне ты не говоришь. Я знаю, сейчас ты начнешь насчет меня излагать пророчество. Ты кретин. Ты забываешь, что ты лев, а я охотник. Снова вспыхивают огнем твои дреды. Я как-то забываю, что хотя ты и лев, а я охотник, но нахожусь я сейчас в твоих джунглях. Бетонных джунглях. Я поворачиваюсь, хочу исчезнуть, но никто не движется, все стоят как вкопанные. Толпа стоит, а затем толкается вперед. А затем она начинает скакать, а я при этом стою на месте. Чья-то нога с хрястом лупит сверху меня по ступне, и еще одна, и еще, и, если я не начну скакать, они все подомнут меня прыжками под себя и растопчут.

Это всё ты.

Ты велишь им сомкнуться и затоптать Вавилон. Теперь я скачу под твое пение им обо мне. Ты лев, а теперь ты еще и ковбой, что думает прогнать из города Безумные Плеши. Я смотрю в землю, и басы вдалбливают меня в нее, чтобы можно было меня затоптать. А гитара пронзает толпу, как копье, прямиком в мое сердце. Я думал, что прошел всего день после того, как мы тебя застрелили, но, на миг остановившись, понимаю, что прошло два, и непонятно, спал ли я в Мусорных землях, на Дюк-стрит или в парке, не замечая, как вечер переходит в утро, а утро – снова в вечер, и так два дня подряд. А где я был, где прошатался целый день, не помню. Но сейчас думать я толком не могу, потому как ты нападаешь на меня, и всюду, куда ни глянь, путь мне загораживают люди – может, потому, что где-то здесь должен быть Джоси Уэйлс, а с ним и Папа Ло, и я теперь вижу, что ты это все так и задумывал.

Я смотрю вверх и вижу, что люди сидят и на деревьях, и у одного из них непременно должен быть ствол, нацеленный мне в голову. «Теперь ты понял, на что нарываешься? Или еще нет? – спрашиваешь ты, обращаясь ко мне, и только ко мне, и только я один понимаю, что ты на самом деле имеешь в виду. – Ты думаешь, ублюдок, что ты такой лихой и крутой? Что можешь вот так, бомбоклат, прийти и все сделать? Ты возомнил расправиться с Могучим Гонгом? А может, ты решил смести еще и Его Императорское Величество? Джа здесь, опездол, и он вырвет твое гнусное сердце. Джа направит свой перст, словно молнию, и спалит тебя, обратив тебя в горстку пепла, годного только на то, чтобы к нему подошла облезлая дворняга, задрала лапу и поссала, чтобы все это вместе с вонью утекло в канаву. Ты понял, на что напрашиваешься, или хочешь чего-то большего?»

Нет. Большего я не хочу, потому как замечаю их: младенца с крыльями летучей мыши, безротого младенца с глазами и еще одного, со ртом и трехглазого; их окружает синее пламя, и они неспешно плывут через толпу, а я хочу выкрикнуть: «Люди, вы что, их не видите?! Не видите этих демонов?!» Но люди смотрят на тебя, только на тебя. Что-то украдкой скользит мне по ногам, трется чешуей о лодыжки. Я ору, но одновременно со мной взревывает гитара и гасит мой вопль. Может, если не бежать, а попытаться идти по-тихому, то удастся уйти. И вот я делаю ноги, пробираясь через толпу, но все скачут, размахивают руками, тащатся, поют, а слева отсюда окраина, слева отсюда мальчуковая школа Уолмера, где меня никто не углядит, поэтому я подаюсь влево, а люд все поет и шевелится, поет и скачет так, что не видать дороги, но я все иду и иду и все время думаю, и когда наконец подхожу к краю парка, то еще один голос говорит: «Никуда тебе не деться, мандюк», а ты начинаешь петь «Так сказал Джа», типа как заглавную песню.

Я думаю двинуть на восток.

«Так сказал Джа».

Никаким, бомбоклат, даппи меня не словить.

«Так сказал Джа».

Нет, они меня все же поймают.

«Так сказал Джа».

Джоси Уэйлс отыщет меня и убьет, и должен он это сделать по-быстрому, потому как я много знаю. Или, может, Папа Ло найдет меня и убьет медленно, чтобы всем лихим пацанам была наука.

Да.

«Так сказал Джа».

Никому не убить Могучего Гонга.

«Так сказал Джа».

Я ускоряю шаг. Я иду, ноги подо мной все быстрее, но ты все громче, громче, громче, и я останавливаюсь, смотрю и вижу, что ты стал как бы ближе, чем раньше. Отмотай подлиньше леску, чтоб обмануть рыбу. И вот ты смотришь на меня, и я не могу двинуться. А младенцы с мышиными крыльями и синим пламенем все ближе; я их не вижу, но чувствую и не могу от них убежать, потому как на меня смотришь ты. Остановись, умоляю. Ты меня слышишь? Остановись! Не я задумывал тебя убивать; мне даже все равно, жив ты или мертв. Оставь, оставь меня в покое, гребаный вшивый двинутый раста! Я же знаю, ты смотришь на меня, «так сказал Джа». На сцене так много народу, что ты даже не можешь шевелиться; там и полицейский начальник в хаки, и белый чувак с камерой, и премьер-министр стоит сверху «Фольксвагена», а черных так много, и они такие черные, что похожи на тени в одежде – поют, танцуют, кривляются в темноте. И ты поешь, и твоя призрак-жена, и все поют, и толпа поет, и твой голос во всем этом теряется.

Я смотрю на тебя и вижу, как твои губы шевелятся – поют одно, но говоришь ты что-то другое. «Взгляни сюда, мальчик Вавилона. Подумай, на что ты осмелился: пойти против чествования Его Императорского Величества Хайле Селассие? Основа его залегает в святых горах. Врата Сиона Джа любит больше, чем все жилища Иакова. Преславные вещи говорились о тебе, град Божий. Упомяну я им Рахаб и Вавилон, которые знают меня. Филистимия с Тиром и Эфиопией да восславят имя его, рожденного там, который, возвысившись, освятил собой ту землю, о Джа Растафарай! Так взгляни же сюда, мальчик».

Я смотрю. Но ты на меня не смотришь. Тебе не нужно смотреть на меня по той же причине, по какой Бог не смотрит на человека. Потому как одного Его взгляда достаточно, чтобы выжечь человечьи глаза из глазниц, выжечь в ничто, даже не в точку, а вообще без следа. Но говорю это не я, а ты. Я больше не я, мой голос уже не звучит, как мой, а из всех людей здесь только мы с тобой, и нет никаких звуков из колонок, только глубокое буцканье ритма. А ты держишь в воздухе микрофон, как факел, и снова прикрываешь глаза, но все видишь. Они думают, что ты приплясываешь, но на самом деле ты передаешь смыслы (твои слова, не мои). Пот с меня льется холодный и никак не прекращается, сбегает по спине, все равно ледяной палец чертит вниз туда, где зад раздваивается на булки.