Дженет прервала свой рассказ. Ехала она спиной к Элиоту, и он не знал, переживает она или просто задумалась.
— Последняя реплика вызвала повальный хохот: он хорошо знал свою публику. Кучка черного песка на земле была совсем маленькая — мне казалось, я набрала больше. Неужели это правда не металл, думаю, я ж чуть не сдохла, добывая его.
Но я еще не досказала про интернат. Знаешь, что я сделала, когда папаша явился? Плюнула в него, вот что. Заявила, что домой не поеду, порвала его дорогую рубашку. Он дал мне пощечину и поволок к машине силком, а я орала и отбивалась.
К моменту пира в пустыне я уже выросла, да и Первейший, прямо скажем, в подметки моему отцу не годился. Видя, что я шепчу что-то, он нагнулся ко мне, а я говорю: «Твои тайны, Первейший, мне не нужны, но оружие твое и пустыню я у тебя заберу. — Тут я кидаю ему в глаза этот черный песок, поднимаюсь с колен и продолжаю уже в полный голос: — Когда увидишь своего бога, скажи, что я тебе жизнь не оставила — хотя он, думаю, и так все поймет». Он сделал большую ошибку, думая, что сломает меня: я стала только сильнее. Благодаря пустыне я взглянула в глаза собственным тайнам и сама превратилась в оружие, которое она не захотела мне дать.
Когда надо, я умею быстро набирать силу, даже в состоянии полной измотанности. Первейший мигнуть не успел, как я впечатала его в стенку. Все остальные молчат и смотрят. Хотят, видно, чтобы вождь сам победил в честном бою. Потом-то они вмешались, но поздно было — и для него, и для них. Понимаешь, я тогда здорово разозлилась. Обычно я так не лютую, но на войне как на войне, и нечего с разной сволочью церемониться. Когда я пробила им еще пару стенок, он уже рыдал, как дитя. Знаешь, что на пушках раньше писали? «Последний довод королей». Ну, а королевы в таких случаях к магии прибегают.
За все годы, проведенные рядом с Дженет, Элиот не раз задумывался — а что же скрывается за ее гневом, за ее блестящей броней? Может, просто маленькая девочка, которой хочется играть в куклы и быть любимой? Теперь он спрашивал себя, а была ли там когда-нибудь девочка. Что скрывается за броней и гневом? Броня и гнев, и так далее, до самого низа.
Дженет сильно побледнела, но говорила спокойно.
— Я заставила его открыть мне все их секреты, хотя и не больно интересовалась уже. Хотела, чтобы он осознал свое поражение. Эта их скала глубоко уходит: они пробили в ней скважины и доставали лед снизу, вот откуда у них вода. А металла и правда не было — веришь, нет? Когда-то давно у них там типа метеорит упал, из него все и выковано. Отцы передают оружие сыновьям, матери дочерям. Первейшего я в конце концов заперла в ледовой пещере, рассчитывая, что верноподданные его там найдут. Замерз он или выжил, не знаю — доктор я, что ли.
Элиот поравнялся с ней, обнял за талию, поцеловал в щеку — чудеса джигитовки, словом. И почувствовал, что она улыбнулась.
— Предварительно я отняла у него копье. Силушка еще бродила во мне: я переломила древко голыми руками у него на глазах и приделала к каждой половинке по ледяному топорику. Недурственно, а? Хотела еще сказать «считай себя завоеванным», но это уж вроде и лишнее, как ты думаешь?
— Полностью согласен. Финальные фразы редко кому удаются.
— Ну вот, теперь ты знаешь, откуда у меня эти топорики.
ГЛАВА 13
Примерно через неделю после возвращения из Антарктиды к Квентину постучался Лайонел.
— В вестибюле через десять минут, — сказал он, не дожидаясь, когда Квентин откроет. — С вещами. — И перешел к другому номеру.
Было полтретьего, и у их маленькой преступной группировки наступил мертвый час. Они уже отрепетировали свои будущие действия, насколько это возможно в гостиничном номере, мало напоминающем полевые условия (о которых они, кстати, до сих пор почти ничего не знали). Стоппард по-прежнему восемнадцать часов в сутки корпел над своей аппаратурой, остальные тихо сходили с ума. Все утро Квентин провозился с тем, что трогать вообще не следовало, зашел довольно далеко и терял терпение, ни на шаг не приблизившись к возвращению Элис.
Гулять было холодно, да и где тут гулять — не по аэропорту же, в самом деле. День-деньской они дулись в карты, читали, смотрели телевизор, делали упражнения для пальцев, ходили на тренажеры в спортзал. Бетси прилежно вела дневник. Иногда поднимались в бассейн на верхний этаж, — воду в этом запотевшем стеклянном гроте так сильно хлорировали, что продышаться получалось лишь полчаса спустя. Наконец хоть какое-то развлечение — та самая репетиция в полевых условиях, вероятно.
В вестибюле собрались все, кроме Пашкара. Стоппард притащил два пластмассовых чемодана — один, похоже, очень тяжелый. Квентин сложил в рюкзак все, что требовалось для снятия чар, — если, конечно, из этого что-то выйдет, тренироваться-то не на чем. Монеты Маяковского лежали в кармане.
— Стало быть, выезжаем на задание, — сказала Бетси, пришедшая с пустыми руками. — Наконец-то я могу открыть одну тайну. Готовы? Плам храпит. Вот.
— Я тоже рада, что мы едем, — сказала Плам.
— Думаете, это то самое? — спросил Стоппард.
— Как же, жди, — фыркнула Бетси. — Пробный рейс. Репетиция в костюмах.
— Остальные уже на месте, — сказал Лайонел. Он привел их к тому же белому лимузину, но на этот раз сам сел за руль.
Что ж, генеральная репетиция — полезная штука. Импровизация хороша, когда другого выхода нет, но в данном случае чем больше подготовки, тем лучше. Может, птица и встроенные чары приготовила, чтобы попрактиковаться?
Лайонел, ведя машину на север, сказал по громкой связи:
— Там у вас коробка стоит. — Верно, была такая. Квентин вскрыл упаковочную ленту ключом. — Ищите свои размеры и одевайтесь.
В коробке лежали парки, джинсы, вязаные шапки — все черное.
Стоппард откопал подходящую парку и уложил ее на колени, шепча:
— Я люблю тебя.
Бетси скинула брюки и стала натягивать джинсы, явив миру практичные белые трусики и очень бледные ноги.
— Зауженные. Джерсийская мода, чтоб ее.
— Я, пожалуй, повременю, — сказала Плам.
Лимузин пересек Гудзон и въехал в Бронкс. Маршрут сначала пролегал вдоль реки, потом отклонился чуть на восток, в Коннектикут.
Мимо проносились эстакады, кирпичные дома массовой застройки с маленькими окошками, торговые комплексы с гигантскими кричащими вывесками. Потом снова массовая застройка и, наконец, как вздох облегчения, лес. Тонированные окна делали всё далеким и отстраненным, как в аквариуме.
Они сделали две остановки: один раз на заправке, другой у длинного низкого строения, гордо обозначенного как центр реабилитации: там Лайонел взял из едва приоткрывшейся двери длинный бумажный сверток. Стоппард маялся от жары в своей черной куртке; вдобавок к ней он напялил еще темные очки и приноравливался включить стробоскоп.
— Не вздумай, — предупредила Плам. В салоне ощущался избыток энергии.