– Тогда где они? – сердито вопросил я.
И я подумал, что все эти вещи: резьба, и кирпичи, и мрамор – были сделаны до того, как на остров пришла религия Пирлига. Не потому ли разлагается мир? Может, истинные боги наказывают нас за то, что столько человек поклоняются распятому богу? Но я не сказал об этом Пирлигу, я промолчал.
Дома нависали над нами, кроме одного, – он рухнул и лежал в руинах.
У стены рылся пес; он остановился, задрал лапу, потом повернулся и зарычал на нас. В доме плакал младенец. Наши шаги эхом отдавались от стен.
Большинство моих людей молчали, опасаясь привидений, которые, по их мнению, обитали в этих памятниках былых времен.
Ребенок снова заплакал, еще громче.
– Там, должно быть, молодая мать, – радостно сказал Райпер.
Райпер – было его прозвище, оно означало «вор». Воин был тощим англом с севера, умным и хитрым. Хорошо хоть он не думал о привидениях.
– На твоем месте я бы предпочитал коз, – отозвался Клапа, – они не возражают против твоей вони.
Клапа был датчанином, поклявшимся мне в верности. И он действительно верно мне служил – огромный парень, выросший на ферме, сильный, как бык, и всегда жизнерадостный. Они с Райпером были друзьями и все время подтрунивали друг над другом.
– Тихо! – сказал я, прежде чем Райпер успел огрызнуться.
Я знал: мы приближаемся к западной стене.
Над тем местом, где мы высадились на берег, город раскинулся на широких уступах холма, на вершине которого находился дворец. Но теперь холм стал ниже, значит мы приблизились к долине реки Флеот.
Позади нас небо светлело, начиналось утро. Этельред, наверное, решил, что я не смог предпринять свою предрассветную ложную атаку. Я боялся, что, поверив в мою неудачу, Этельред и сам не станет атаковать. Может, он уже ведет своих людей обратно на остров? В таком случае мы останемся одни, окруженные врагами, и будем обречены.
– Господи, помоги нам, – внезапно сказал Пирлиг.
Я поднял руку, чтобы остановить людей, потому что впереди, как раз перед тем местом, где улица ныряла под каменную арку, называвшуюся Воротами Лудда, стояла толпа. Вооруженная толпа. На шлемах, топорах и наконечниках копий отражался неяркий свет только что вставшего, подернутого облаками солнца.
– Господи, помоги нам, – снова сказал отец Пирлиг и перекрестился. – Их там, должно быть, две сотни.
– Больше, – ответил я.
Их было столько, что они не уместились на улице, и некоторым пришлось втиснуться в проулки. Все, кого мы видели, стояли лицом к воротам, поэтому я понял, что делает враг, и в голове моей тотчас прояснилось – как будто рассеялся туман.
Слева от меня был двор, и я указал на ведущие в него ворота.
– Туда, – приказал я.
Помню, как меня однажды навестил священник, умный парень, чтобы расспросить, что я помню об Альфреде. Он хотел записать мои воспоминания в книгу. Он этого так и не сделал, потому что умер от поноса вскоре после того, как со мной повидался, но он был проницательным человеком, более снисходительным, чем большинство священников. Припоминаю, как он попросил меня описать веселье битвы.
– Об этом тебе расскажут поэты моей жены, – ответил я.
– Поэты твоей жены никогда не сражались, – заметил он, – они просто берут песни, сложенные о других героях, и изменяют в них имена.
– Да ну?
– Конечно. А ты никогда так не поступаешь, господин?
Мне нравился этот священник, поэтому я разговаривал с ним. И в конце концов ответил, что веселье битвы заключается в том, чтобы одурачить противника. В том, чтобы знать, что сделают враги, еще до того, как они это сделают, и приготовиться; и когда они наконец сделают выпад, который должен был бы тебя убить, они погибают сами.
И в тот миг, на влажной, сумрачной улице Лундена, я понял, что собирается сделать Зигфрид. Я понял – хотя он еще не подозревал об этом, – что он отдает мне Ворота Лудда.
Двор, в котором мы очутились, принадлежал торговцу камнем. Каменоломнями ему служили римские здания Лундена, и вдоль стен двора громоздились штабеля разобранной каменной кладки, готовые отправиться морем во Франкию. Другие камни были нагромождены у ворот в речной стене, что вели к причалам.
Я подумал – Зигфрид, боясь нападения с реки, перекрыл все ворота в стенах к западу от моста, но ему и не снилось, что кто-нибудь минует мост и окажется на восточной стороне, которая не охранялась. Но мы именно так и поступили, и мои люди прятались во дворе, а я стоял в воротах и наблюдал за врагами, столпившимися у Ворот Лудда.
– Мы прячемся? – спросил меня Осферт.
У него был прискуливающий голос, будто он вечно жаловался.
– Между нами и воротами сотни людей, – терпеливо объяснил я, – а нас слишком мало, чтобы сквозь них прорубиться.
– Итак, мы проиграли.
Это был не вопрос, а раздраженное утверждение.
Мне захотелось его ударить, но я ухитрился сохранить терпение.
– Объясни ему, что происходит, – обратился я к Пирлигу.
– Господь в своей мудрости убедил Зигфрида возглавить атаку, выведя войска из города, – объяснил валлиец. – Они собираются открыть ворота, мальчик, устремиться через болота и врубиться в армию господина Этельреда. А большинство людей господина Этельреда взяты из фирда, в то время как большинство людей Зигфрида – истинные воины. Поэтому мы все знаем, что произойдет!
Отец Пирлиг прикоснулся к своей кольчуге в том месте, где под ней был спрятан крест.
– Спасибо тебе, Господи!
Осферт уставился на священника.
– Ты имеешь в виду, – после паузы проговорил он, – что людей господина Этельреда перебьют?
– Некоторые из них погибнут! – жизнерадостно допустил Пирлиг. – И, Господи, надеюсь, они умрут с честью, мальчик, иначе им никогда не услышать небесного хора, верно?
– Я ненавижу хоры, – прорычал я.
– Неправда, – сказал отец Пирлиг. Потом снова посмотрел на Осферта. – Понимаешь, мальчик, как только они выйдут за ворота, охранять эти ворота останется только горстка людей. Вот тут-то мы и нападем! И Зигфрид внезапно окажется между двумя врагами – перед ним будет враг и за ним тоже, а попав в такое положение, человек может пожалеть, что не остался в постели.
Высоко над двором открылись ставни. Молодая женщина посмотрела на светлеющее небо, высоко подняла руки, потянулась и от души зевнула. При этом ее льняная рубашка туго обтянула груди.
А потом она увидела внизу мужчин и машинально прижала руки к груди. Она была одета, но, должно быть, почувствовала себя голой.
– О, спасибо дорогому Спасителю за еще одну сладкую милость, – проговорил Пирлиг, наблюдая за женщиной.