– Господин Утред! – громко приветствовал меня Хэстен, чтобы все мужчины и женщины в зале поняли, кто я такой.
Ухмылка Хэстена была слегка озорной, как будто мы с ним поделились некой секретной шуткой, неизвестной остальному залу. У Хэстена были волосы цвета золота, квадратное лицо и блестящие глаза; он носил зеленую рубашку из тонкой шерсти, на шее у него висела толстая серебряная цепь. Его руки были отягощены серебряными и золотыми браслетами, к высоким сапогам были приколоты серебряные броши.
– Рад видеть тебя, господин, – сказал он, чуть заметно поклонившись.
– Все еще жив, Хэстен? – спросил я, игнорируя хозяина дома.
– Все еще жив, господин, – ответил он.
– Неудивительно, что в последний раз я видел тебя при Этандуне.
– Дождливый был денек, господин, насколько я помню.
– И ты удирал как заяц, Хэстен, – сказал я – и увидел, как по лицу его пробежала тень.
Я обвинил его в трусости, но он заслужил это, потому что дал мне клятву верности и нарушил ее, бросив меня.
Эйлаф, почуяв беду, откашлялся. Он был могучим высоким мужчиной, самым рыжеволосым из всех, которых я когда-либо видел. Его кудрявые волосы и такая же кудрявая борода были цвета пламени. Эйлаф Рыжий – так его звали. Высокий и плотно сложенный, он все-таки казался меньше Хэстена – благодаря самоуверенности последнего.
– Добро пожаловать, господин Утред, – сказал Эйлаф.
Я снова не обратил на него внимания. Хэстен смотрел на меня с помрачневшим лицом, а я вдруг ухмыльнулся.
– Но в тот день удирала вся армия Гутрума, – сказал я. – А те, кто не удрал, – погибли. Поэтому я рад, что видел, как ты бежал.
Тут улыбнулся и он.
– Я убил при Этандуне восемь человек, – сказал Хэстен. Ему не терпелось дать понять своим людям, что он не трус.
– Тогда я чувствую облегчение, что мне не пришлось встретиться с твоим мечом, – сказал я, загладив недавнее оскорбление неискренней лестью.
Потом повернулся к рыжеволосому Эйлафу:
– А ты был при Этандуне?
– Нет, господин, – ответил он.
– Тогда ты пропустил редкостное сражение, – проговорил я. – Так ведь, Хэстен? Такой бой нельзя забыть!
– Резня под дождем, господин, – отозвался Хэстен.
– И я все еще хромаю после того боя, – сказал я.
Так оно и было, хотя хромота была небольшой и почти не причиняла мне неудобств.
Меня представили трем людям, трем датчанам. Все они были хорошо одеты, с браслетами на руках – доказательством их отваги. Я уже забыл их имена, но они явились туда повидаться со мной и привели с собой своих людей. Когда Хэстен начал представлять меня им, я понял: он меня демонстрирует. Он доказывал, что я присоединился к нему и братьям, следовательно, другие тоже могут без опаски к ним присоединиться. В этом доме Хэстен готовил мятеж.
Я отвел его в сторону.
– Кто они такие? – спросил я.
– У них есть земли и люди в этой части королевства Гутрума.
– И тебе нужны их люди?
– Мы должны собрать армию, – просто проговорил Хэстен.
Я посмотрел на него сверху вниз.
«Это мятеж, – подумал я, – не против Гутрума, правителя Восточной Англии, а против Альфреда Уэссекского. И если мятеж увенчается успехом, всей Британии придется взяться за меч, копье и топор».
– А если я откажусь к тебе присоединиться? – спросил я Хэстена.
– Ты присоединишься, господин, – уверенно ответил он.
– Вот как?
– Потому что сегодня ночью, господин, с тобой будет говорить мертвец.
Хэстен улыбнулся, и тут вмешался Эйлаф, чтобы сказать, что все готово.
– Мы поднимем мертвеца, – драматически проговорил Хэстен, прикоснувшись к своему амулету-молоту, – а потом будем пировать.
Он показал на двери в дальней части зала.
– Будь любезен, пройди туда, господин. Вон туда.
И вот я отправился на встречу с мертвецом.
* * *
Хэстен повел нас в темноту, и, помню, я думал – легко будет сказать, что мертвый встал и говорил, если все будет проделано в такой тьме. Откуда мы узнаем, что так все и было? Может, мы услышим слова трупа, но не сможем его разглядеть. Я уже собирался запротестовать, когда двое людей Эйлафа вышли из дома с горящими факелами, ярко сияющими во влажной ночи.
Они провели нас мимо загона для свиней, и в глазах животных отразилось пламя. Пока мы находились в доме, прошел дождь, обычный короткий зимний ливень, но вода все еще капала с голых веток.
Финан, которого беспокоило предстоящее колдовство, держался рядом со мной.
Мы прошли по тропе, ведущей вниз с холма, на маленький выгон; рядом с ним стояло строение, которое я принял за сарай.
Три факела швырнули в заготовленные заранее груды хвороста, и быстро занялся огонь: языки пламени взметнулись, освещая деревянную стену сарая и влажную соломенную крышу.
Когда свет стал ярче, я понял, что это вовсе не выгон, а кладбище. Маленькое поле было испещрено низкими земляными холмиками и окружено хорошей изгородью, чтобы животные не могли выкопать мертвых.
– Тут была наша церковь, – объяснил Хада, появившись рядом и кивнув на то, что я принял за сарай.
– Ты христианин? – спросил я.
– Да, господин. Но сейчас у нас нет священника.
Он перекрестился.
– Наши мертвые ложатся в землю без отпущения грехов.
– Мой сын покоится на христианском кладбище, – сказал я – и подивился, зачем я об этом упомянул.
Я редко думал о своем умершем в младенчестве сыне. Я не знал его, мы с его матерью больше не виделись. И все-таки я вспомнил о нем той темной ночью на влажной земле мертвеца.
– Почему датского скальда похоронили на христианском кладбище? – спросил я Хаду. – Ты же говорил, что он не был христианином.
– Он умер здесь, господин, и мы похоронили его прежде, чем узнали, что он не христианин. Может, поэтому он и не находит покоя?
– Может быть, – ответил я.
А потом услышал позади звуки борьбы и пожалел, что не догадался попросить обратно свои мечи, покидая дом Эйлафа.
Я повернулся, ожидая нападения, но увидел только, как двое людей тащат в нашу сторону третьего. Третий человек был тонким, юным, светловолосым. В свете огня его глаза казались огромными. И он скулил. Тащившие его люди были гораздо крупнее, поэтому его попытки вырваться были тщетными.
Я озадаченно взглянул на Хэстена.
– Чтобы вызвать мертвеца, господин, – объяснил он, – мы должны послать кого-нибудь на ту сторону бездны.