Рос промолчал.
— Договорились? — повторил Миллер.
— Договорились, договорились… Черт, что это за дерьмо? Что, черт побери…
— Ничего, черт побери! Эл, полезай в эту чертову машину.
* * *
Я простоял у дверей квартиры Кэтрин Шеридан довольно долго, прежде чем решился постучать. Было уже поздно, начало одиннадцатого вечера. Воскресенье, 5 апреля 1981 года. День, который я запомню на всю жизнь. Подобные дни обычно становятся важными, только когда вспоминаешь их спустя много лет. В данном случае все было не так. Едва проснувшись, я понял, что этот день будет очень важным.
Я поднял руку и тут же ее опустил. Начал расхаживать по коридору — туда-сюда, туда-сюда. Потом вернулся к двери и снова поднял руку.
Внезапно дверь распахнулась. Я этого не ожидал.
— Какого черта ты делаешь? — спросила Кэтрин и рассмеялась. — Ты топчешься у меня на пороге уже добрых пятнадцать минут. Ты либо постучишь в эту чертову дверь, либо нет, решай.
На мгновение я лишился дара речи. Мои глаза округлились, а сердце было готово выскочить из груди.
— Итак?
— Я постучу в дверь.
— Ладно. Тогда стучи уже.
Кэтрин, похоже, секунду колебалась. Я сделал шаг ей навстречу, и в этот момент она захлопнула дверь прямо у меня перед носом. Я услышал приглушенный хохот.
Я постучал в дверь.
— Кто там? — спросила она.
— Боже, Кэтрин, как ты считаешь, кто это? Впусти меня уже.
Она все еще смеялась, когда открывала дверь. Я вошел. Очутившись в прихожей, я с сожалением подумал о том, что Кэтрин пришлось пережить из-за меня и Дона Карвало.
— Я посмотрел фильмы, — сказал я.
Улыбка Кэтрин тут же померкла.
— Тогда ты понимаешь, почему я хочу что-нибудь сделать с этим.
— Понимаю.
Она стояла и ждала, что я скажу ей о своем решении.
Я молчал.
— Я никак не могу понять, что с тобой происходит, Джон Роби.
— Возможно, тут нечего понимать.
Кэтрин покачала головой, словно расстроенная мать.
— Всегда есть что понимать. Ты знаешь, кто такие Лоуренс Мэттьюз и Дон Карвало, верно? Ты знаешь, на кого работает Дэннис Пауэрс…
— Я знаю, кто они такие, — ответил я. — Я знаю о Лэнгли, о ЦРУ, о вербовочной программе, которую они проводят в университетских городках. Я знаю, чего они хотят, Кэтрин. Я просто не уверен, что способен на это.
— Не уверен, что способен, или не уверен, что хочешь? Это не одно и то же.
— Я в курсе.
— Тогда что ты выбираешь?
— Я посмотрел фильмы. Кто в здравом уме захочет что-то делать с тем, что там происходит?
Она улыбнулась.
— Люди, которые не в здравом уме.
Я сделал несколько шагов и сел.
— Кэтрин, дело не в том, хочу я этим заниматься или нет. Вопрос в том, обладаю ли я тем, что потребуется для этого…
— Ты обладаешь, — сухо сказала она.
— Ты так уверена…
— Поверь мне, Джон, если бы ты не обладал нужными качествами, тебя бы здесь сейчас не было. С тобой пришли примерно человек двадцать-тридцать. И сколько из них все еще здесь? Это разведка. И эти люди очень хорошо умеют делать свою работу. Это место, где ты можешь доказать свою пригодность. Своего рода колледж ЦРУ. Такие люди, как Карвало и Пауэрс, знают о тебе больше, чем ты сам.
— Ты думаешь, я этого не подозреваю? — спросил я.
— Подозревать и знать — не одно и то же, Джон. Эти люди видят в тебе нечто, что позволяет им быть уверенными, что ты сделаешь именно то, что им нужно…
— И что же это такое?
— Боже, я не знаю, Джон! Они хотят, чтобы ты собирал разведданные. Они хотят, чтобы ты прислушивался к тому, что говорят люди. Наблюдал. Они хотят, чтобы ты оценил ситуацию и доложил в Лэнгли.
Кэтрин на секунду отвернулась. Когда она снова посмотрела на меня, в выражении ее лица было что-то напряженное и тревожное.
— Мы все здесь сами по себе, — тихо сказала она. — Ни у кого из нас нет родителей. У нас нет серьезных связей с внешним миром. Мы невидимки. Мы появляемся и пропадаем. Мы можем поехать всюду, куда бы нас ни послали. Мы можем стать глазами и ушами разведки в любой точке мира. И если мы внезапно исчезнем, это не будет иметь значения. Никто не заявит о пропаже. Такие люди, как мы, незаметны в бытовом плане, но в мировой расстановке мы можем сыграть значительную роль.
— Ты поэтому здесь? — спросил я. — Потому что хочешь сыграть значительную роль?
— Неужели каждый не хочет того же — знать, что его жизнь имеет значение?
Я оставил ее вопрос без ответа.
— Боже, Джон, иногда ты кажешься таким понятным, ярким, даже страстным. Это то, что они видят в тебе. Именно поэтому ты здесь. Они признают, что такие люди, как мы, могут оказать влияние на происходящее.
— И ты не подвергаешь критике то, как это делается?
— Конечно, подвергаю. Но в этом намного больше правильного, чем неправильного. Это ничем не отличается от Вьетнама, Кореи, Афганистана, тысячи других мест, где несправедливость стала нормой. У этих людей нет собственной организации, чтобы дать отпор. Их столько раз сбивали с ног, что они уже не в состоянии подняться. Тут замешана история, Джон, и ты можешь стать либо ее частью, либо ее создателем.
— И какова же настоящая правда, почему мы туда едем?
Она задумчиво посмотрела в окно.
— То, что люди умирают? — подсказал ей я.
— Все умирают, Джон.
— Конечно, но они умирают от рака, в автомобильных авариях, от сердечных приступов и другого дерьма. Обычный гражданин не подвергается риску пройтись по бульвару и погибнуть от пули снайпера.
— Большее благо, — сказала она.
— Большее благо, — словно эхо, повторил я.
— Это не то, что мы можем подвергать сомнению. Мы делаем то, что делаем, ради большего блага.
— Гитлер в баре в двадцать девятом году.
— Именно.
— Тогда я согласен с тобой.
Кэтрин нахмурилась.
— Что?
— Я согласен со всем, что ты говоришь. Я пришел, чтобы сказать именно то, что ты сама только что сказала…