Значит, эта та самая дама, что пишет танка. Старшая сестрица чуда в перьях, что застыло посреди комнаты. А вот вторая куколка…
Электрон мечтательно улыбнулся: как в цветник попал. Никогда не видел таких красавиц. Каждая в своем роде. Томик, правда, слегка выпадает из этого ряда, но что-то в ней есть, есть.
Собственные рассуждения внезапно не понравились Электрону, и он довольно зло заметил себе, что красота еще не все. В забавной взъерошенной девице чувствуется нечто большее.
Ну он и идиот! Хорошо, никто не слышит.
Так, забыли, он здесь просто зритель. Аплодировать — пожалуйста, сострадать — ради бога, и только, только!
Смятения Электрона никто не заметил.
Лелька встревожено всматривалась в лицо младшей сестры. Тамара страстно жалела себя любимую и такую несчастную. А Маша Епифанцева на мгновение почувствовала себя неловко. Больше из-за того, что нечаянно сорвалась и обозвала Тамару «серой мышью». Все-таки интеллигентные люди так не поступают! Они всегда фильтруют базар…
Маша зажала рукой преступный рот и сердито поправила себя — они всегда думают, что говорят, то есть, подбирают выражения. Она тоже так должна. Не срываться, а подбирать слова. Не зря же она за эти несколько месяцев столько книг прочла! И выписала столько красивых фраз для настоящих светских леди. Например…
Сумбур в голове помешал Маше вспомнить наиболее подходящую к случаю «интеллигентную» фразу, и она рассердилась на Тамару. А рассердившись, тут же забыла о благих намерениях. Ткнула пальцем в ухмыляющегося смуглого парня, подбоченилась и закричала:
—А это что — сиделка?!
На Электрона тут же уставились все. Даже Крыс наконец обрел свободу и теперь сидел копилкой и преданно поедал взглядом недавнего благодетеля.
Тамара обернулась на свою постель: троица тут же восторженно заулыбалась. Причем Электрон скалился так же старательно, как и Крысеныш.
Неожиданно он показался Тамаре удивительно красивым. Вдруг вспомнился недавний поцелуй, тонкий, чуть горьковатый запах неизвестной туалетной воды, густые, шелковистые волосы под пальцами…
И потом — он действительно всю ночь честно просидел в кресле, выполняя роль сиделки! Подумаешь — под утро решил немного подремать и прилег рядом.
Тамара вспыхнула как маков цвет и ледяным голосом отчеканила:
—Во-первых, не «что», а кто! А во-вторых, да, сиделка!
—Ха-ха,—ответствовала Маша.—Ты б еще Жерара Депардье или Чака Норриса в медсестры записала, скромная ты наша!
Электрон уселся поудобнее.
Динка зашевелила губами, пытаясь запомнить сложные имена и потом расспросить мать или Томика.
Крыс спрыгнул на пол и мгновенно исчез под кроватью.
В мире существовало два живых существа, которых пес смертельно боялся: Лелькин огромный серый кот по имени Константин и Маша Епифанцева. Первого — бультерьер считал кровным врагом. Ненавидел и мечтал когда-нибудь отомстить за многочисленные шрамы. А вот вторую…
Маша Епифанцева ввергала несчастного бультерьера в ступор! Крыс просто не знал, как к ней относиться, и предпочитал держаться подальше.
—Я никого не записывала,— растерялась Тамара.— При чем тут — записывала…
—Ага!— победно гаркнула Машка.— А это что — моль? Или… резиновая грелка?
Электрон на резиновую грелку не обиделся. И на моль тоже. Зато Динка удивленно пошлепала ресницами и решила вмешаться. Встала в постели и звонко объявила:
—Он не моль. И не грелка. Он — Электрон.
Тамара беспомощно молчала. В голове у нее была полная каша, она совершенно запуталась и никак не могла сообразить — при чем тут моль или грелка. И вообще — что тут делает Епифанцева, и о чем они с ней спорят. И с чего Машка приплела сюда Жерара Депардье и этого… как его… Чака Норриса.
Динкина реплика привела Машу в восторг. Она всплеснула руками и радостно закричала:
—А почему не атом? Или… — Маша поднапрягла память. — Или не квант? Не ядро? Не молекула? Не… черная дыра?
Тамара нехорошо побагровела. Ее недавняя сиделка откровенно веселилась. Крыс опасливо выглядывал из-под кровати. Лелька задумчиво перебирала на столе разбитые ампулы.
Динка очень серьезно пояснила:
—Ты — Маша Епифанцева. Я — Дина Зимина. Томик — Тамара Журжина. А он — Электрон. Его так мама с папой назвали. Тебе не нравится?
Маша растерялась. Она совершенно не умела разговаривать с детьми. Зато абсолютно твердо знала — на них нельзя кричать. Так уверяла Лелька. А Лельке Маша верила как самой себе.
Нет, много больше. Потому что Лелька Зимина и была тем самым образцом, к которому изо всех своих силенок стремилась Епифанцева.
Настоящим интеллигентом. Настоящей леди. Красивой и ни на кого непохожей женщиной.
Пока Маша раздумывала, как бы поделикатнее ответить Динке, Лелька отбросила в сторону пустые ампулы, села в кресло и спросила:
—А что, собственно, здесь произошло вчера вечером?
* * *
Да кончится ли когда-нибудь этот дождь?! Почти восемь утра, а темень как в три. Тошнит уже от электрического света. Июнь!
И вообще — сумасшедший дом, не квартира. Все время что-то происходит. Девица эта — исчадие ада. Вечно в центре внимания.
Давление у нее!
А старая мегера так и не вышла вчера вечером из своей спальни. Интересно, почему? Действительно выпила снотворное или…
Сто процентов — завещание написано на нее. Пока.
На кой черт древней развалине такая квартира?!
Лучше об этом не думать. Сегодня только пятница. Нет, УЖЕ пятница! В воскресенье вечером мы разъезжаемся. С подарками. Их наверняка сунут перед самым отъездом.
Два дня осталось. Всего два! Считая сегодняшний.
Другое важно — никакой ошибки. Все-таки Левитан. И именно пять эскизов. Пять! Кому они достанутся?
Софи пока молчит. Упорно. Лезет ко всем с расспросами, души наизнанку выворачивает, а о подарках ни слова. Как и о завещании.
Или мать что-то не так поняла?
Смешно. Каждый из нас на что-то надеется, лепечет о своем, старается казаться лучше. Одни прибедняются, другие больше болтают об успехах.
Что вернее? На что быстрее клюнет старуха? Не знаю.
Два эскиза в гостиной, их все видели. Осенний пейзаж и зарисовка старой усадьбы. Третий, похоже, из крымской серии, если малявка не врет.
Море! Очень неплохо. Крымских работ Левитана известно не так много.
Осталось две картины. Они наверняка в спальне Софи. Больше негде. Нужно как-то туда попасть. Или не стоит рисковать?
Ненавижу мерзкую девчонку. Не отходит от Софи. А та тает. Дура старая!