Тамара не видела Электрона, так как уже проваливалась в тяжелый, спасительный сон. Просто знала — он.
Стараясь приостановить падение в мягкую и вязкую тьму, Тамара заставляла себя бессмысленно таращить глаза. Хотела вспомнить, как оказалась в чужой комнате, почему ей вдруг стало так плохо. И не могла выбросить из головы чужую чашку чая. Вернее, стакан. С малиновым вареньем и едва заметным привкусом незнакомых трав.
Зачем, зачем она его взяла?!
Тамара цеплялась слабыми пальцами за тонкую ткань рубашки Электрона, но видела перед собой то качнувшуюся от внезапного взрыва ванную, то упавшую совсем рядом тяжелую мясорубку, то накрытый тонким фарфоровым блюдцем стакан с чаем…
Злясь на себя, Тамара едва слышно прошептала:
—Думать пытаюсь
И страшно мне.
Мысли — круги на воде
От упавшего камня.
Никак не собрать!
—Ты что-то сказала?—обеспокоено спросил Электрон, склоняясь над Тамарой.
—Не я, Лелька.
—Лелька?
—Ага.
И уже проваливаясь в сон, Тамара пролепетала:
—Она пишет танка, я тебе говорила. А я читаю… Знаешь, ненавижу танка!
ГЛАВА 8
Ночью Тамара просыпалась дважды. Первый раз, когда Наталья с ледяным, равнодушным лицом делала ей уколы. И почти сразу же провалилась в сон, успев подумать, что рука у Натальи удивительно легкая.
Второй раз Тамара проснулась от оглушительного грома. Испуганно открыла глаза и зажмурилась, до того яркими показались молнии за окном. И близкими.
Она даже вскрикнула. И едва снова не вскрикнула, услышав встревоженное:
—Тебе плохо?
Только сейчас Тамара заметила стоящее вплотную к кровати кресло и Электрона в нем. Его лицо в свете очередной молнии смотрелось чеканным, зеленые глаза странно светились и отливали серебром.
Тамара оглянулась: рядом безмятежно посапывала племянница. Тамара дотронулась до мягких пепельных кудряшек, до нежной шелковистой щечки и невольно усмехнулась — ей никогда не забыть эту поездку в Питер! Она как в комедию абсурда попала. Все нереально, дико, непонятно и хочется поскорее проснуться. Только как?!
Тамара еще раз коснулась спящей Динки, затем обернулась к Электрону и недоверчиво спросила:
—Ты что здесь делаешь?
—Примус починяю, не ясно, что ли? — угрюмо буркнула неожиданная сиделка.
—Эрудицией хвастаешь? Мол, «Мастера и Маргариту» читал? — ядовито поинтересовалась Тамара.
—Ага. Учти, я и «Каштанку» Чехова осилил. В третьем классе, кажется. И еще — «Муму». Обожал, знаешь ли, «Муму».
—Рыдал?
—А как же. До сих пор слезы не просохли.
Проснувшийся Крыс засуетился и полез к хозяйке. Ловко подсунул плоскую голову под Тамарину ладонь и блаженно зажмурился, когда девушка машинально начала почесывать за рваным ухом.
—Все смеешься, — раздраженно пробормотала Тамара, настороженно всматриваясь в будто отлитое из бронзы лицо.
—Как бы я посмел, — устало запротестовал Электрон.
—Ты… ты… — нужных слов Тамара так и не подобрала, лишь беспомощно махнула рукой.
Они помолчали. Тишину ночной квартиры нарушало лишь сладостное сопение бультерьера. Где-то в комнатах пробили часы.
Электрон вздрогнул и спросил:
—Ты действительно таблеток наглоталась?
Тамара изумленно моргнула. Электрон неловко пояснил:
—Наталья сказала — слишком низкое давление. Похоже, приняла что-то типа клофелина.
—Ч-чего?
—Клофелина. Его пьют при повышенном давлении.
—Никогда не слышала.
—Но хоть что-нибудь ты принимала?
Тамара отрицательно качнула головой. Электрон задумчиво протянул:
—И все же… Не нравится мне…
Что ему не нравится, Тамара так и не услышала, заснула. Но и проваливаясь в сон, успела улыбнуться. Ей вдруг вспомнилось, что утром приедет старшая сестра. Приедет, привычно все поставит с ног на голову, и Электрон думать забудет о своих завиральных идеях.
* * *
Снилась Тамаре всякая чепуха. Например, выстроившийся под окном Софьи Ильиничны батальон нищих. Стояли они бесконечной цепочкой, и каждый старик держал одной рукой за шиворот грязного тощего мальчонку, а вторую протягивал к окну за подаянием. Тамара послушно подавала страдальцу душистый, испеченный Верой Антоновной пирожок, и бормотала:
—Следующий!
Шеренга нищих смотрелась нескончаемой. Мальчишки все как один поражали худобой и хитрыми, совсем не детскими глазами. Эмалированная голубая кастрюля, услужливо притащенная Динкой из кухни, казалась бездонной. Уворованные пирожки жгли ладони. В голове билась одна-единственная мысль: «Только бы Вера Антоновна не увидела».
Разбудил Тамару чей-то возмущенный вопль:
—Ничего себе — два голубка!
Голос показался знакомым, скажем так — неприятно знакомым, и Тамара задышала ровнее: она явно спала. Машки Епифанцевой, Лелькиной недавней подруги, хулиганки и авантюристки, здесь никак не могло быть, это просто очередной кошмар.
Кстати, тот, первый, со старцами и беспризорниками, безобиднее. Неплохо бы к нему вернуться.
—Не два, четыре, смотри внимательнее.
На этот раз голос удивительно походил на Лелькин, и Тамара обеспокоено сжала кулаки: она ни за что не станет просыпаться!
—Точно,— Машкин голос глумливо задрожал,— твоя сестрица всякий стыд потеряла. Втянула в свои игрища невинного ребенка и еще более невинную зверушку!
«Ребенок — это кто? Динка, что ли?— заторможено подумала Тамара. —А зверушка…»
Где-то рядом заскулил-заворчал Крыс, и Тамара успокоено хмыкнула: «Ну конечно!»
Что-то подспудно беспокоило ее, только Тамара никак не могла понять — что именно. Машкины шаги назойливо пробивались сквозь возведенный ею барьер и просились в реальность. Тамара упрямо противилась. Знакомые до оскомины Машкины сентенции бросали в дрожь.
—Вот я, например, почти интеллигентная девушка — смейся-смейся, я ведь стараюсь! Сама видишь, за всю дорогу ни разу не выразилась, ни разу любимого мужа рыжим тараканом не обозвала, никого к черту не послала, не говоря уже о трех буквах, даже с таксистом говорила как ангел… Да что ты смеешься?!
—Никогда,— откашлявшись, пролепетала Лелька.—Я ценю твою сдержанность, клянусь…
Маша недоверчиво фыркнула и воскликнула:
—Так вот, даже я себе такого не позволяла! Я имею в виду — тащить в одну постель ребенка, собаку и любовника…