—Не кричи. Просто в любой газете — я про детективы вообще молчу —можно прочесть про охотников за чужими деньгами. Клофелин добавляют в коньяк шлюхи, им же пичкают пассажиров такси, да мало ли…
—Тогда кто?— жалобно спросила Маша.
—Любой.
—И этот? — Маша ткнула пальцем в дверь.
—Почему нет?
—Но он же откачивал Томку ночью! И советовал ей переехать в гостиницу!
—Ну и что? В гостинице Томик уже не конкурент, Софи наверняка бы обидел ее отъезд. А то что откачивал… Он же не собирался ее убивать. Зачем?
Машино лицо стало обиженным. Ей в общем-то понравился смуглый красивый парень с забавным именем. К тому же гораздо проще вычислить преступника из оставшихся трех гостей, чем из четырех.
Лелька невозмутимо добавила:
—Я уверена: основная наследница — Вера Антоновна. Она с Софи больше сорока лет. При отсутствии других родственников…— Лелька пожала плечами. — Каждый из гостей думает — квартира достанется ей. Это элементарно. Вот только не всех устраивает.
—Но…
—Если с Верой Антоновной что-то случиться — несчастный случай, ничего загадочного,— кому все достанется?
—Кому? — испуганно выдохнула Маша.
—Любому из гостей, думаю. Или всем. Ведь Софи одинока и собрала здесь самых близких.
—Я, например, у нее в первый раз,— неуверенно запротестовала Тамара.
—Когда Софи начнет переписывать завещание, то будет видеть перед глазами не тебя или Электрона,— сухо сказала Лелька, — а своих любимых подруг. И вообще — пора заканчивать болтовню. И идти завтракать. Вера Антоновна предупредила, чтобы не опаздывали.
—Точно, — мгновенно оживилась Маша. — Там я увижу наконец остальных и…
—Что — и? — в панике воскликнула Тамара.
—Быстренько вытрясу из них правду, — торжественно объявила Маша. —Раскручу всех! Особенно этого… как его… ну, второго!
—Петю, что ли?
—Его, родимого, — радостно подтвердила Маша. Выбросила в воздух кулак и победно рявкнула: — Обаяю мальчика на раз!
—Ч-чего?
—И девок тоже!
Тамара икнула. Крыс в который раз за это ужасное утро полез спасаться под диван. Динка восхищенно смотрела на боевую мамину подругу. Бессовестная Лелька улыбалась.
Маша возмутилась:
—Не верите, да?!
—Я так очень даже верю,— пробормотала Тамара, завороженно рассматривая почти такие же как у Электрона ярко-зеленые глаза.
Только у этого… с именем… они большей частью насмешливо прищурены, а у Машки воинственно блестят. Даже сверкают. Смотреть страшно.
Маша смерила Тамару снисходительным взглядом и поставила точку:
—То-то, мышь серая!
Епифанцева придирчиво осмотрела себя в зеркало. Осталась довольна собственной внешностью — как всегда — красавица! — и первой двинулась в столовую: выводить неведомого душегуба на чистую воду.
Тамара, прерывисто вздыхая и жалея себя — хорошо же начался долгожданный отпуск!— побрела следом.
Оживившийся Крыс литым резиновым мячиком прыгал вокруг и заранее облизывался.
Динка старалась держаться поближе к Маше, предвкушая нечто особенное. Она обожала непредсказуемую мамину подругу. Вокруг нее столько суматохи!
Лелька осталась одна.
Подержала в руках вчерашнюю Динкину акварель. Подивилась воздушным, слегка размытым серебристым краскам и пронзительному одиночеству затерянного в каменных джунглях маленького питерского дворика. Классического двора-колодца, про который она столько слышала в детстве от бабушки.
Бедная Софи! Совсем одна. Ни маленькой Риты рядом, ни любимого мужа, ни подруг. Одна!
И убийца рядом.
Лелька нежно погладила пальцем Динкин рисунок, положила его на стопку других и пробормотала только что родившийся танка:
—Хочется жить камнем,
Ему легче.
Но создавший меня
Решил иначе.
Чужая боль — моя!
ГЛАВА 10
Тамара угрюмо возила ложкой в овсянке и исподлобья следила за разворачивающимся спектаклем: Маша — человек дела, она не любила откладывать задуманное. Так что завтракали сейчас лишь невозмутимые Наталья с Лелькой и Софья Ильинична. Остальные оказались заняты, глазели на Епифанцеву. Тамара неохотно признала: тут было на что посмотреть.
Машка совершенно стесняться не умела. На глазах у всех увлеченно «работала» с растерянным, потрясенным ее внешностью и напором Петей Ягудиным.
Тамара насупилась: и этот… с именем посматривал в сторону Епифанцевой не без интереса. Бессовестная Машка старалась «шептать» достаточно громко. Артистка, чтоб ее!
Вон, склонилась к покрасневшему от ее чрезмерной близости бедняжке Пете и жарко выдохнула:
—Моя личная жизнь не сложилась, муж совершенно меня не понимает!
Тамара обреченно вздохнула: да уж, тема благодатная и давно безобразницей Машкой освоенная. Не один дурак поймался на нее. Машина коллекция «лохов», по ее же словам, буквально трещала по швам. Ладно, в нее не мог заглянуть Епифанцев!
А жаль. Оборвал бы любимой жене кудри, а то и язык, глядишь, другим стало бы дышать полегче.
Петина рука дрогнула, ложка пошла мимо рта, мясистые уши вспыхнули огнем. Он схватился за салфетку и принялся нервно вытирать испачканное овсянкой лицо.
Машины глаза лукаво блеснули, она почти прижалась щекой к пылающему уху Ягудина и доверительно сообщила:
—Я девушка интеллигентная, почти божий одуванчик, не облетевший, клянусь, а вот мой муж…
Петя попытался отодвинуть стул, но Маша не позволила. Навалилась на беднягу всем телом и горестно закончила:
—Мой муж из новых русских! Даже нет — из старых. Его прадед из купчишек, Ванька им гордится. Гордится предками купцами, вы мне верите?!
Ягудин торопливо кивнул. Маша всхлипнула:
—Ах, вот вы меня понимаете! А мой муж… Поверите, двух слов в простоте не скажет! Сплошная… ненормативная лексика, вы представляете?
Петя снова кивнул, не решаясь поднять взгляд на слишком импульсивную соседку. Он в жизни не видел таких красивых девушек! И таких шелковистых волос невероятного платинового цвета. И зеленых глаз. И длинных стройных ног. И изящной фигурки. С высокой грудью, тонкой талией…
К тому же от новой гостьи так пахло дорогими французскими духами, что у Пети кружилась голова, путались мысли, да и речевой аппарат как-то вдруг сразу отказал.
—А он нет,— обиженно заявила Маша.— Я ему тысячи раз говорила — Ванька, фильтруй базар… Ой! — Маша жарко вспыхнула, виновато покосилась на смеющуюся Лельку и зачастила: — Это я потому так, что он не очень-то поймет, если сказать по-человечески — подбирай, Ванечка, выражения, или там — будь любезен, пощади мой слух, — приходится порой спускаться на его уровень, а это так мучительно, вы мне верите, дорогой?