Валькирия [= Тот, кого я всегда жду ] - читать онлайн книгу. Автор: Мария Семенова cтр.№ 36

Снежок, запущенный умелой рукой, ударил меня сзади в шею, брызнул за ворот, сбил с головы шапку. Я подхватилась с колен, не забыв сплотить горстку снега в отмщение… высоко надо мною, на берегу, меж цепкими соснами стояли Ярун и Велета. Велета махала мне, Ярун отряхивал рукавицы. Я легко докинула бы снежок, но кто-то другой отсоветовал. Уж такой гордый, радостный вид был у обоих. Стояли над кручей… такие красивые оба. Меня никто красивой не называл, разве только Нежата. Нежата. Подумать даже смешно.

…Но вечером, когда ложились, я всё-таки вспомнила, сколько девок вилось вокруг синеглазого побратима. И сочла благом сказать:

– Ты смотри с ним.

Не в своё дело не лезь!.. И когда только я это запомню. Ресницы Велеты взлетели, как две пчелы:

– О чём ты? Мне с ним радостно…

Вот уж вправду птаха ручная, не смыслящая, что кто-то может обидеть. Мне сделалось стыдно.

Вождь Мстивой, конечно, сразу заметил всё, что следовало заметить. Я трепетала, но он ни слова не сказал ни сестре, ни Яруну. Не посадил его в гриднице поближе к себе и вон не погнал. Только начал сам проверять, хорошо ли охотник учился бороться, метать боевой нож и драться мечом. Нам, остальным, честь подобная даже не снилась. Ни для кого не вынимал он Спату из ножен, разве для Славомира… Я уж сказывала, Ярун сразу ему полюбился.

По имени Стрибога прозвались стремление, стрела и стремнина: всё могучее, грозное, неукротимое. Стрибожьими внуками рекутся метельные ветры, с корнями вырывающие леса…

Мне свирепая буря всегда нравилась больше тихого ветерка. Большеглазое теля лижет руки, напрашиваясь на ласку, зато угрюмый тур как уж ударит – дерево наземь! Всегда нравилось мне не то, что добрым людям потребно. Мать говорила, я молода и жизни не видела, – я была у неё то мала, то стара, смотря за что меня надо было бранить. Сама она прожила очень тяжкую жизнь. По крайней мере, я про то слышала не раз и не два. Не мне браться судить, но теперь я думаю, что страдание – не грех, но само по себе и не заслуга. Дело не в том, чтобы много страдать, а в том, чтобы думать и набираться мудрости, если пережитое не отшибло ума…

Я сидела в гриднице за столом и могла всласть любоваться крепкими руками мужей. Этими широкими запястьями и буграми сильных мышц повыше у локтя. Когда-то, глупой маленькой девочкой, я очень жалела, что у меня никогда не будет таких. Теперь… теперь я в точности знала, какие руки были у Того, кого я всегда жду. Вот занятно! Ещё год назад я не ведала о нём почти ничего. Потом встретила варягов и догадалась – он был воином. А теперь я знала его совсем хорошо и могла уверенно молвить, на что он ответил бы, на что промолчал. И примерно даже – как выглядел. И только вживе его обрести никак не могла. Мне упорно казалось, он был где-то рядом, вот-вот растворит дверь и войдёт… но день шёл за днём, день сменял день…

А может, просто нужны были совсем другие глаза? Вовсе не те, которыми я тщилась его рассмотреть?

В небе летели рваные весенние облака. По берегам на открытых солнцу местах снег уже стаял, но море ещё дремало во льду. Варяги нюхали воздух, нетерпеливые, как женихи перед свадьбой. Им хотелось скорее поднять пёстрые паруса, смочить вёсла в прозрачной невской воде.

Нас, отроков, приход весны волновал едва ли не больше. Скоро, совсем скоро вождь назовёт срок Посвящения. Мы жаждали его и боялись, мечтали приблизить великий день и отчаянно трусили, были не прочь его отложить. Но в это самое время налетели такие ветры, что мы на долгое время забыли про всё, по крайней мере я.

В дальнем селении за рекой Сувяр издохла корова… Казалось бы, нам в городке до того совсем не было дела, однако через три дня коровья смерть повторилась – уже ближе, по сю сторону. И наконец у самого Третьяка сразу две бурушки перестали есть, улеглись в хлеву на подстилку и больше не встали. Осиротили двоих телят, недавно рождённых.

Тут уж начали поговаривать, будто глухой полночью по берегу моря ходил коровий скелет. Ходил себе, дёргал невкусную прошлогоднюю травку.

– Одна за ворота чтоб ни ногой, – немедленно сказал мне воевода. Моего самолюбия он не щадил никогда, обычно я злилась, но в этот раз трусость перевесила. Лучше я останусь дома потому, что приказал вождь.

Этой ночью был наш с Яруном черёд стоять в шубах и с копьями, охранять ворота – чтобы никто не снял с петель да не унёс, как говорил Славомир. Ярун, помню, загодя со мною советовался, что станем делать, если Коровья Смерть встанет перед воротами и заревёт пустой костяной глоткой, желая войти. Обоим было страшно. Вдвоём ничего не придумали, кроме как – скорей будить воеводу, пусть зовёт сильных Богов, дремлющих за резными дверьми… Славомир услышал нас, хмыкнул:

– Кого ей здесь-то губить, бестолковые?

Смех его, впрочем, нам не показался уверенным.

Вечером, когда мы заложили брусом ворота и стали прохаживаться по забралу, нас против обыкновения не покинули одних. Почти никто из воинов не ложился надолго, даже Плотица, скрипя деревянной ногой, взошёл к нам на стену. Все ждали чего-то. Не то услыхали в деревне случайно обронённое словцо, не то взгляд чей поймали… Этой ночью Коровью Смерть будут гнать из деревни. Надо держать ухо востро. Мало ли.

Опытные мужи не ошиблись. В середине ночи со стороны деревни долетел яростный крик женщины – Славомир тотчас посмотрел на меня и сказал, мол, с таким только рвать косу разлучнице, – и следом поднялся неистовый шум, визг, железный звон серпов и сковород. Потом луна вышла из-за облака, и мы увидели толпу белых теней, двигавшуюся краем селения. Тени плясали, трясли распущенными волосами и бесстыдно задирали подолы, пугая невидимого врага. Одна, напрягаясь, медленно тащила соху, две других вели борозду.

Мне не надо было объяснять, что там происходило. Почти то же самое делалось по весне и у нас, только к нам Коровья Смерть до сих пор не заглядывала, мы опахивали своё место тихо и тайно, готовя, буде появится, страшной гостье неодолимую стену – очерченный круг. Сюда, к Третьяку, болезнь уже добралась. Вот женщины и надеялись её устрашить, заставить убраться из смыкавшегося кольца.

Дома в соху всегда впрягали меня. Получалось неплохо, не хуже зимнего оберегания, когда я метала топор… Я задумалась, кто таскал её ныне вместо меня… Но тут женщины загомонили все разом, и голоса перекрыл отчаянный собачий вопль. Несчастный пёс, верно, выскочил полаять на шум, и распалённые бабы приняли его за Коровью Смерть, удирающую в собачьем обличье. Схватили зверя и живого рвали на части. Я поёжилась. У нас хранили до чёрного дня иной способ поймать погубительницу, более верный. Старцы сказывали: перед опахиванием нужно согнать всех коров в один двор и не спускать глаз, а потом, пересчитывая, разобрать своих. Ничейная, дико косящаяся, и есть Смерть, её сообща валят в костёр, а пепел выбрасывают подальше…

Между тем гибнувший пёс укусил кого-то и вырвался. Темный ком отделился от белой толпы и полетел через поле, к чаще кустов. Вслед немедленно устремилась погоня. Неистовые девки мчались с хмельной быстротой. Попадись им кошка вместо собаки и вздумай эта кошка скрыться на дереве – дерево вырвали бы с корнем. Пёс, однако, умирать не хотел и мчался стрелой – женщины в конце концов потеряли его и возвратились, и запряжённая в соху двинулась дальше, огибая дворы. Зверю и человеку незачем попадаться им на пути.