Коста продолжал хихикать. Ведьме стало любопытно, что так развеселило вечно унылого Косту? Странно…
Малфрида напряглась. Ее шея была короткой, сплошь в буграх мышц, покрытых чешуей, и, чтобы развернуться, ведьме пришлось приподняться на мощных когтистых лапах. Но по мере того, как Малфрида стряхивала с себя сонливость, ее облик становился прежним – лапы истончались, превращаясь в обычные руки, тело сокращалось, и уже через мгновение она смогла поджать длинные ноги и потянуться. Ох, хорошо! Ведьма закинула руки за голову, почувствовала, как извиваются и шуршат волосы, какой гибкой стала спина. Это были ее волосы, ее спина, а не того чудовищного змея-ящера, которым она была всего миг назад и в которого превращалась, когда считала себя нелюдью.
– Что тебя так развеселило, Коста?
Он сидел в своем гроте, обхватив руками колени, и раскачивался от смеха.
– Видела бы ты Расате, когда он убегал от тебя! Наконец-то сообразил безглазый кудесник, что ты вернулась в нечеловечьем облике. Как ты это делаешь, Малфрида? Как выходит, что ты становишься чудищем?
Если б она знала! Это Коста первым заметил, что, когда она спит, тело ее вытягивается и покрывается жесткой твердой чешуей, голова становится, как у огромной гадюки, но с острыми ушами, руки и ноги превращаются в сильные когтистые лапы. Сперва это его пугало, но вскоре он понял, что веревка, удерживающая чудище, не позволит ему пробраться в грот, а потом убедился в том, что, пробуждаясь, Малфрида сразу принимает человеческий облик. Да и превращалась она далеко не всегда. Но в те мгновения, когда Малфрида меняла обличье, она мало что помнила. Коста мало-помалу привык к тому, что она иногда бывает другой. Но слепой Расате даже не догадывался, что с его рабыней-ведьмой не все гладко.
– Коста, я могу превратиться во что угодно, но то чудище, о котором ты говоришь… Давным-давно один бывший волхв поведал, что со временем меня все больше будет заполнять тьма. Я ведь не совсем человек, во мне есть и иная кровь. Вот, видимо, она и дает себя знать. Но… тсс! Ты сам говорил, что у Расате необыкновенно тонкий слух, он не раз подслушивал нас.
– Но сейчас-то он далеко! – опять засмеялся Коста. – Когда услышал, как ты шуршишь брюхом по камням пещеры, различил твое рычание утробное… По звуку понял, что не чернобровой девой вернулась ты в его пещеру. Ну и задал стрекача!..
Теперь Коста хохотал во все горло, так что его голос эхом отдавался от каменных сводов.
– Ох, видела бы ты, как он бежал! Обычно шествует что твой князь – голова вскинута, плечи расправлены. А тут понесся, путаясь в подоле, спотыкаясь и падая. Слепец он и есть слепец. И пусть он тут знает каждый камешек, но с перепугу и это ему не помогло.
И уже спокойнее добавил:
– Но трусом ты его не считай. Скоро опомнится и вернется. И ты снова будешь ему повиноваться. Хотя… Может, опять обратишься в это чудище да напугаешь его?
Малфрида попыталась расчесать пальцами растрепавшиеся волосы. Ох, знать бы, как по своей воле стать этой черной тварью! То темное, нечеловеческое, что жило в ней, в ее крови, стало проявляться все чаще, но управлять им она не умела. И когда сказала об этом Косте, тот погрустнел.
– Расате подчиняет себе людей-колдунов, однако не в его силах повелевать духами и чудищами. Перед ними он слаб. Вот поэтому всегда держит при себе кого-нибудь из нашего племени: тебя, меня, своего древнего жреца, которому невесть сколько лет и который верен ему, как пес. А еще у Расате есть этот мальчишка Цветил. Когда Расате обнаружил у этого болезненного ребенка, принесенного родителями, дар чародейства, он сказал, что излечит его. Но при этом потребовал, чтобы мальчика отдали ему в услужение. И он многому научил Цветила, тот теперь за своего учителя и в огонь, и в воду. Оттого он и ненавидит тебя, Малфрида, ибо знает, что его обожаемый господин побаивается тебя. Ну да ладно, о другом хотел спросить: как вышло, что ты вернулась сюда в обличье чудища?
Малфрида вздохнула. Пить хотелось неимоверно. Да и вода рядом. Однако она не сможет тут колдовать, чтобы получить питье, пока не позволит Расате. Она снова облизала сухие губы – теперь уже как человек.
– Я плохо помню, Коста. Мне легче вспомнить, как я пробиралась на Русь – сперва соколом, потом кобылицей, потом лисой рыскала по чащам, чтобы учуять запах чародейской воды. Там я уже человеком ходила, но когда добыла воду, воля Расате опять мой разум помутила. И я понеслась сюда – то зверем диким, то птицей лесной. И только у входа в пещеру, под водопадом, снова приняла человеческий облик. Помню, что оставила воду в указанном месте и почувствовала силу, властный зов, увлекавший меня в пещеру. А мне так не хотелось снова на веревку! Я ведь на Руси была, видела наши рощи и капища в лесах, видела жертвенный камень у изваяния Перуна с еще не остывшей кровью жертв, видела, как юнаки и девы ведут коло вокруг горящего чучела Масленицы, слышала веселый смех, наши напевы… А тут… Мне не хотелось возвращаться, я попробовала сопротивляться и почувствовала злость. Силы иссякали, я была утомлена безмерно, но Расате звал, и я пошла в темноту… Больше ничего не помню. Ну а ты, Коста, не испугался ли меня, когда увидел чудище? Или…
– Тише! – резко прервал ее волхв.
Малфрида замерла, вгляделась во мрак за колоннами сталактитов, вслушалась в капе́ль у подземного озера. Но ничего, кроме шороха крыльев летучих мышей, не различила. Однако именно этот шорох, похоже, и насторожил Косту.
Малфрида догадалась, что он опасается Цветила. Мальчик-колдун обладал большими способностями, и она однажды наблюдала, как легко он превратился в летучую мышь. Мышей в пещере было немало, и теперь каждой следовало опасаться.
Оба умолкли, услышав, как прошуршали в темноте перепончатые крылья.
– Спи, Малфрида, – произнес Коста. – Тебе надо отдохнуть. А потом… Потом мы все обсудим.
Слепец пришел позже, поблагодарил Малфриду за доставленную воду, а шедший за ним старый языческий жрец Онегавон принес им с Костой еды, но при этом смотрел недобро. Все подчиненные Расате зависели от его воли и ревновали, когда господин уделял внимание другим.
Пока Малфрида ела, Расате гладил ее по спутанным волосам, словно хотел приголубить свою зверушку, но она поняла, что слепец желает убедиться, что его пленница – все та же женщина-ведьма, а не какое-то чудище, что без его наказа она ни во что не сможет превратиться. Он пока еще не догадался, что порой она сама не в силах справиться с тем, что с ней происходит. Ибо не знал, что в ней течет иная – черная кровь.
Слепец рассказывал, что эти пещеры ведут глубоко под землю, и даже он не ведает, какие твари там могут водиться. И предупреждал не раз, чтобы были осторожны и сообщили ему, если увидят нечто странное. Не видели ли чего?
Бледное лицо Расате казалось спокойным, бесстрастным, но разве можно что-то понять, если у человека вместо глаз темные дыры и шрамы? Когда к нему приходили просители, он надевал повязку, чтобы не пугать их своим обликом. Но теперь повязка лежала без дела. Жаловался, что весна выдалась голодная, все меньше поселян готовы поделиться снедью с лекарем, даже больных не приносят, не говоря уж о том, чтобы из сострадания или почтения поделиться последним.