Белые лодьи - читать онлайн книгу. Автор: Владимир Афиногенов cтр.№ 97

— Вполне возможно… Чтобы отомстить нам за то, что мы не разрешили ему принести в жертву словенку… Да ты ещё и отчитал его сурово!

— Ладно, закончим этот разговор. Кажется, к нему начинают прислушиваться… Наполняй кубок и кричи здравицу великим князьям.

Здравицу подхватили и все присутствующие, а их было человек триста, не меньше, многие из которых — дружинники.

Нашлись, и такие, которые перепились и храпели под столом, правда, на них мало кто обращал внимания, разве что сами они, просыпаясь, давали о себе знать просьбой опохмелиться.

Из всей честной компании не пил один лишь Кузьма. Попробовал бы он сделать так в другой раз! Сразу же бы на него навалились дюжие молодцы, запрокинули голову и насильно бы влили в рот зелье. Дир не любил, когда кто-то из гостей оставался трезвым на пиру и просто попойках, и поощрял действия своих отроков. А то и сам порой помогал им, громко хохоча, видя, как смешно выпучивает глаза поверженный, стараясь мотнуть головой и сбросить с себя мучителей. Некоторым богатырям это удавалось; и тогда ему орали здравицу, а он, счастливый, махнув рукой на своё бывшее настроение, начинал осушать кубок за кубком…

Что так вести себя нельзя, великий князь понимал, об этом и брат ему говорил: нехорошо, мол, — но в такие минуты Дир зажигался пьяным весельем и хотел видеть своё окружение тоже весёлым и пьяным.

На этом пиру Кузьму не донимали: не пьёт, значит, душа не принимает… Посчитали, что после жуткого потрясения он волен делать так, как ему хочется.

Дир, на удивление, пил мало, всё поглядывал на Деларам и печалился. Дружинники понимали и его состояние.

Вскоре великому князю за столом находиться надоело, и он попросил Кузьму проводить его на улицу.

— Что-то душно, — сказал Дир, потихоньку встал, знаком руки остановил тех, кто хотел пойти с ним.

Кузьма пожал руку своей суженой, она на его жест откликнулась с радостью, улыбнулась ему, показывая ровные зубы, белые, как жемчуг.

Он тоже вылез из-за стола, и в дверях его будто кто толкнул в плечо. Сразу ударило в голову: «Меч… Надо взять меч…» Зашёл в гридницу, опоясался им и только тогда прошёл в сени, где его ожидал великий князь киевский.

— Я, Кузьма, сегодня и рад, и расстроен…

— Понимаю, княже, и прошу прощения за то, что стал причиною твоего настроения… И благодарю тебя ещё раз. — Верный дружинник хотел упасть на колени, но Дир вовремя подхватил его под локоть.

— Ну, ну, вот этого и не надо! — строго сказал он. — Пошли к кумирне и восславим Перуна-громовержца… Смотри, луна на небе как серп, которым женщины жнут в полях хлеба. А наши поля — ратные, окроплённые кровью… Такие, брат, дела.

Мамун, как только увидел вышедших из ворот Дира и его дружинника, сразу возжелал, чтобы они направились к нёму. И сердце его учащённо забилось, когда великий князь и Кузьма стали приближаться к костру. Мамун в каком-то лихорадочном порыве, до боли в суставах сжал шершавую рукоятку охотничьего ножа, спрятанного под чёрной широкой одеждой служителя бога. Сейчас он действовал почти бессознательно, словно мозг его был окутан таинственными чарами, и не думал о том, что, если убьёт Дира, смерти ему не миновать тоже…

Вот великому князю осталось пройти до костра десять шагов, пять, три, шаг… Он хотел что- то сказать жрецу, но не успел, потому что почувствовал сильный толчок в спину и полетел прямо на кострового, нёсшего дрова. И оба упали на землю. А когда поднялись, то первое, что увидели, — лежащий возле костра охотничий нож, зловеще отсвечивающий в огненных отблесках, и чуть поодаль ещё катившуюся голову…

Дир глянул в сторону, и взгляд его оперся в Кузьму, отиравшего кровь с лезвия меча…

— Вот, княже, такие дела, — в тон недавнему разговору произнёс дружинник. — Могли бы и в поход не пойти, и не увидеть больше ратного поля… И почему же он, пёс, бросился на своего господина с ножом?… Ах, паскуда! А ещё жрец, служитель бога…

— Потому и бросился, что я был господином его, — ответил Дир, а у самого в голове забилась мысль: «И снова прав был брат, когда говорил об осмотрительности, которую проявлять надобно, если дело касаемо жрецов. По чьему наущению действовал Мамун? Не мог же он вот так… один?» И с подозрительностью посмотрел в сторону волхвов, черными истуканами сидевших возле других костров…

Кузьма поднял нож и тут же предъявил колдованцам, но никто из них, так же как никто из костровых у Мамуна его не видел.

Узнали на теремном дворе о происшествии, и многие выскочили на улицу. Показали нож и им, и тут воевода Умнай испуганно шепнул Ратибору:

— Пропали, старейшина, если нож опознают… Чернодлава он… Правильно ты боялся… Ах, гад смердячий! Что делать будем?! — но, усмотрев в глазах старейшины решимость, замолчал.

А тот поднял руку и начал говорить:

— Князья и вы, боилы киевские, я бы мог скрыть от вас правду, ибо здесь только двое, я и Умнай, знают, кто владелец ножа… Но я скажу её, и хотелось бы надеяться, что этим сниму с себя, воеводы да и со всех людей моего племени подозрение… Мы преданы вашему делу и клялись на мече именем Перуна-громовержца. И пусть огненные стрелы его поразят меня и воеводу, если в чем-то солгу… Нож принадлежал нашему жрецу, и как попал он к вашему, не знаем… Ещё на пиру мы были обеспокоены исчезновением Чернодлава, а то, что он не мог жить без пакостей, известно многим древлянам…

Люди заволновались, зашумели, раздались выкрики:

— Не верьте им! Это их жрец, а значит, они заодно…

Но другие из толпы возразили:

— Так ведь Мамун тоже был нашим жрецом…

Светозар призвал всех к спокойствию. Люди угомонились и стали ждать, что скажет Аскольд. Но, всем на удивление, заговорил Дир.

— Я верю Ратибору… Брат мой, — обратился он к Аскольду, — после того как я чуть не лишился жизни, мне на ум пришёл наш разговор о предсмертном наказе отца…

Аскольд чуть заметно улыбнулся и окончательно успокоил собравшихся, сказав:

— Если бы Ратибор и Умнай были заодно со своим жрецом, они бы не находились на пиру, а Ратибор — старейшина племени, не мог же он отдать на растерзание свой народ… Зачем бы тогда ему приводить его сюда?!

Кто-то предложил искать Чернодлава, и с факелами конные ускакали.

А древлянский жрец, убедившись в том, что покушение на жизнь великих князей не удалось и что Мамуну отрубили голову (сам видел, спрятавшись в кустах, как она покатилась), помчался к реке, хватаясь руками за что попало, чтобы не упасть, обдирая в кровь ладони. Там у него была спрятана однодеревка на всякий случай. Чернодлав понимал, что нож его будет теперь обнаружен сразу и опознан (в честности Ратибора жрец никогда не сомневался), а раз так, то его, Чернодлава, кинутся ловить. Оказавшись у воды, разом вскочил в лодку и погнал её вниз по Днепру, прижимаясь к низкому берегу, чтобы уйти в свои дикие степи.

И тут увидел, как замелькали на Старокиевской горе факелы, потом на Щекавице, Хоревице, появились они и на Подоле. Сердце злодея тревожно забилось, но, убедившись, что впереди их пока нет, он успокоился и подумал: «Слава Гурку, что плыть мне по течению, а не против него… Авось выберусь!»