– Мы решили отправиться в путешествие.
– Кто именно?
– Я, Скарлетт, Фил, Андреа, Брис и Том.
– И куда же вы собрались?
Я рассказываю Эдриану про наш маршрут, про Джона Хилла и его письма, про то, что эта поездка единственное, что заставляет Карли просыпаться каждое утро.
– Тебе эта идея кажется безумной?
– Почему же? Наоборот. Вполне нормальная идея.
– Ты сейчас не шутишь?
Эдриан останавливается, обходит мое кресло, встает передо мной и смотрит в мои глаза.
– На самом деле я очень горд за вас. Не каждый человек и без инвалидности решится на такое. Вы должны поехать, и я уверен, что эта поездка принесет каждому из вас огромную пользу.
После услышанного я вмиг воспрянула духом. Уголок моего рта медленно пополз вверх, я улыбаюсь и не отвожу глаз от Эдриана.
– Если ты действительно так считаешь, то нам нужна твоя помощь.
– Кажется, я догадываюсь, в чем она будет заключаться.
– Вот и отлично, – выпрямившись, говорю я. – Я, наверное, достала тебя своими просьбами?
– Не беспокойся. Я уже привык к этому, – говорит Эдриан, подарив мне мимолетную улыбку.
– Тогда можно я тебя еще кое о чем попрошу?
– Слушаю.
– Забудь, пожалуйста, то, что я сказала тебе тем вечером.
Всей нашей дружной компанией, включая Эдриана и Фелис, мы направились в кабинет Роуз, чтобы сообщить о своих намерениях.
– Я так волнуюсь, аж ног не чувствую, – шутит Томас.
К нашему общему счастью, мы застаем ее на месте. Карли рассказывает все со всеми подробностями, Роуз внимательно слушает и, к нашему удивлению, даже не старается перебить.
А затем, после того, как Карли закончила свой рассказ, мы услышали то, что и ожидали.
– Это абсурд. Вы хоть понимаете, какую угрозу для вашего здоровья может принести эта поездка?
– Роуз, мы все взрослые люди, и мы сами управляем своей жизнью.
– Это, разумеется, так. Но вы не забыли, что каждый из вас нуждается в медицинском присмотре? Вот ты, например, Андреа?
– Ваш медицинский присмотр уже в кишках у меня сидит.
– А вы, Скарлетт, несмотря на то что вы отказались от операции, вас никто не освобождает от диализа, который нужно делать через каждые три дня.
– Я об этом прекрасно помню. В каждом городе, в котором нам доведется побывать, есть медицинские центры, где мне предоставят такую услугу.
– Хорошо, допустим. Но у меня все равно в голове не укладывается, как вы поедете одни, без всякой помощи. Это ведь действительно очень тяжело. Я знаю, что вы посчитаете меня монстром, но я не могу допустить этой поездки, поскольку я не прощу себе, если с вами что-то случится.
– Роуз, вам не кажется, что вы ограничиваете людей с уже и так ограниченными возможностями? – не выдерживаю я.
Она ничего мне не отвечает. Ее взгляд застывает на мне.
– Роуз, вы правы, отпускать их одних это не самое умное решение… – говорит Эдриан.
Я резко поворачиваюсь в его сторону, пребывая в недоумении. Неужели он решил поддержать ее?
– …И поэтому я еду вместе с ними.
Я, как и все остальные присутствующие, шокирована его заявлением. Позже я понимаю, что не свожу с него глаз уже несколько минут. Эдриан мельком смотрит в мою сторону, улыбнувшись краешком губ.
– И я тоже с ними поеду. Буду ухаживать за Филом и помогать остальным, – говорит Фелис.
Роуз сидит с отвисшей челюстью и долго не произносит ни единого слова. Мы все переглядываемся и не скрываем своих улыбок.
– Ну что ж. Раз уж пошло такое дело, значит, я не имею права противодействовать вашей поездке.
Я, Брис, Андреа и Том одновременно издаем радостный возглас и обмениваемся рукопожатиями.
– Единственное, о чем я вас прошу – берегите себя. Возвращайтесь целыми и невредимыми.
Глава 13
Наступили долгие недели ожидания документов и ответов посольств. Я поняла, что ожидание – одно из худших вещей, что сопровождает человечество. Это безвозмездная потеря времени. Не знаю, почему я стала озадаченной временем, а вернее его количеством, которое неизбежно исчезает. Возможно, я поставила себя на место Карли, для которой время стало очередным смертельным фактором. И каждый день, который мы тратили на подготовку, казался мне ядом, который медленно убивает Карли.
И вот осталось всего двадцать четыре часа до вылета в наш первый пункт назначения – Каракас. Было воскресенье, и это воскресенье ничем не отличалось от предыдущих воскресных дней. Пациенты, как обычно, отдыхали от будничных процедур, лекарств, хриплых голосов врачей. В воскресенье нам позволяли просыпаться на час позже, это поистине блаженный день. Он выражался в безмятежности, спокойствии, весь день мы проводили на улице, в парке, а вечерами собирались в холле, где был телевизор, и смотрели уже до боли знакомые фильмы, потому что коллекция дисков с фильмами была невелика, и даже я, несмотря на небольшой срок пребывания в этом центре, пересмотрела уже все. И конечно, как обычно, перед обедом пациенты группами выбирались в церковь. Это воскресенье не стало исключением. Пока пациенты читают молитву, я наблюдаю за солнечными лучами, которые проскальзывают сквозь огромные витражные стекла. К середине службы я покидаю церковь и наслаждаюсь тишиной, не тронутой и не нарушенной какими-либо звуками.
– Даже не верится, что через несколько часов я уже не буду прятаться по кустам, чтобы выкурить сигарету, – говорит Андреа.
– Зачем ты куришь? Ведь в твоем положении курение приносит больше вреда, нежели здоровым людям.
– Курение – это единственная вещь, которая связывает меня со здоровыми людьми. – Сделав небольшую паузу, Андреа продолжает: – Обещай, что когда мои руки перестанут двигаться, будешь подносить мне зажигалку.
– Обещаю. Это самое странное обещание за всю мою жизнь.
На мгновение мне стало неловко оттого, что мое положение не настолько плачевное, как у Андреа. Мне становится стыдно за каждое мое действие, за то, я могу себе позволить больше, чем Андреа. Порой ко мне приходит могучее утешение, в которое я стараюсь вцепиться так сильно, словно хищник в свою добычу. Это утешение состоит в том, что мне вроде как повезло, как бы то ни было. Ведь некоторые люди и вовсе оказываются парализованными от головы до кончиков пальцев ног, что гораздо страшнее, нежели параплегия. И мне вновь становится неловко оттого, что я так думаю.
– Ты здесь будешь жить до конца? – спрашиваю я.
– Не знаю, не решила еще. Но умирать я хочу уж точно не в доме родителей. Они меня доконают. Мама будет, как обычно, крутиться около меня, следить за каждым моим действием и тихо плакать у моей кровати, когда я засну. А отец, наоборот, будет раздражать меня своим безразличием. То есть ему, разумеется, не все равно, что со мной происходит, и в глубине души мне кажется, что ему очень больно. Но это человек с пожизненным лимитом на чувства и эмоции, и когда мама начинает ему рассказывать про очередные заключения врачей или же про какие-то новые методы лечения, разработанные молодыми учеными, отец лишь кивает головой и делает погромче телевизор, изредка перебивая маму комментированием спортивных новостей. Когда я буду умирать, мое тело будет полностью парализовано, и, возможно, я не смогу говорить, так что мне придется терпеть всю эту удручающую обстановку. Я даже не смогу возразить и заткнуть уши.