Выбравшись на горку, увидел Григорий позади ров с бурой жидкостью.
— Все живы? — спросил.
Не было немтыря Пахома. Григорий хотел послать за ним Томаса, но передумал и пошел сам. Раненое бедро болело, голова кружилась, но он упрямо шел вперед, прикрывая нос мокрой тряпицей. Пахома он нашел возле кромки оврага.
Григорий подхватил его под руки и быстро потащил. На горе, на ветерке, он прыскал ему в лицо водой, тер виски заговоренной мазью, все было бесполезно. Григорий прижал ухо к груди Пахома, долго слушал, но сердце немого тоже онемело.
Григорий приказал рыть на горе могилу, а сам принялся тесать кинжалом валежины, чтобы смастерить хоть какой-то крест.
Когда похороны были окончены, Григорий взял бересту, вернулся к тому месту, где был найден Пахом. Там в склоне оврага была трещина, из которой и вырывался терпкий дух. Григорий ударил огнивцем по кремню, зажег бересту и швырнул в сторону расселины. Тотчас взметнулся высокий столб пламени.
С опаленными волосами и бровями Григорий бежал, прыгая через кочки и ямы, как олень.
Увидев пламя, завопили и кинулись бежать остяки, а за ними и все остальные. Григорий с трудом нагнал свой отряд уже за горой, у тихого синего озерка.
Здесь дышалось легко, свистели птицы. Григорий оглянулся назад: над Балабайкиным озером бушевало море пламени.
Григорию доводилось уже читать о колдовских пещерах с горючим газом. Но такие пещеры, по описанию, находились где-то в арабских землях.
26. СМЕРТЬ ИЗЕГЕЛЬДЕЯ
Князец Изегельдей кое-как добрался до одного из своих городков возле реки Тумки. Рука, обожженная огнем урусской боевой палки, болела, воины устали. Русских надо было ждать в крепостце. На Тумке с двух сторон по берегам были прорыты подземные ходы. Старая уловка! Охотник-воин мог из обласка по подземному ходу пробраться в кусты на берегу, где его было бы не видно, и — наоборот, мог скрыться от врага в кустах, а через минуту оказаться в своем обласке на реке.
Через Тумку в нескольких местах были протянуты веревки, к которым привязывались старые железяки, дабы наделали шума, когда кто-либо наткнется на такую веревку.
Подобные сигнальные веревки были натянуты и на суше, в лесах, в кустарниках, и среди болот. К нам не подплывешь, не подъедешь!
И еще воины Изегельдея внимательно следили за гнездившимися у озер и проток куликами. Сороки и вороны тоже могут предупредить об опасности.
Тюки с пушниной князя Осипа были попрятаны не в городке, а в лесу, в самых неожиданных местах. А лучше всего Изегельдей спрятал письмо, которое князь Осип адресовал белому царю. Письмо Изегельдей отдал своей женке, красавице Нафисе, и велел держать в штанах, туда не полезут.
Когда маленький отряд Плещеева приблизился к изегельдейкину городку, Бадубайка засомневался:
— Не подойти. Изегельдей знает всю воинскую хитрость, он знается с шайтанами, лучше нам повернуть назад.
Григорий задумчиво глядел, как по реке Тумке, коричневой, как китайский чай, плывут валежины, сцепляясь корнями.
— Подплывем на валежинах, укроемся ветками, — сказал он.
— Я не умей плафать, на меня тайшолый лат, — тотчас возразил Томас.
— Сам буду тебя держать, хоть тоже плаваю как топор, — сказал Григорий. — Кому поживется, у того и петух несется.
Скрепили несколько валежин, наломали веток, легли на валежины, укрылись ветками. Плот медленно пошел по течению, к Изегельдейкину городку. Задели веревку, лесные воины всполошились, но не сразу разглядели, что на валежинах плывут люди. А потом было поздно, плоты подошли на расстояние, с которого можно было бить из пищалей.
После первого же залпа защитники городка взвыли, спеша укрыться за стенами.
— Лихо не лежит тихо! — вскричал Григорий и помчался по кочкам к стене, слыша, как возле одного и другого уха свистнули стрелы.
Лесные лестницу убрать на стену не успели, Григорий вцепился в нее, полез. Оттолкнули лестницу, но он успел ухватиться за край стены.
Кафтан на нем порвали, рубанули по груди топором, но спас его массивный серебряный крест. Григорий рубанул по топору саблей, она сломалась. Отбросил бесполезный обломок, выдернул из загородки стяжок, размахнулся — сразу двоих сбил.
В это время со стены ударила пищаль Томаса. С визгом соскочила со стены внутрь городка Дашутка, волосы ее были распущены, глаза вытаращены, когда у нее выбили из рук пищаль, она впилась в руку одного из воинов зубами.
Григорий был весь в поту и крови. Не думал о ранах, о смерти, но жил азартом битвы, подобрав чей-то топор, принялся рубить всех, кого мог догнать. Изегельдейкины людишки кинулись бежать. В этот момент со стороны стены опасливо глянул Бадубайка.
— Мы хорошо сражались, да? — сказал он Григорию.
— Благодаря Христа — борода не пуста, три волоска, а все растопорщились. Но я тебя, Бадубай, в битве не заметил.
— Разглядишь ли всех в такой толчее?
— Либо невод худ, либо рыбы нету тут, — Григорий погрозил пальцем, — медведь еще в лесу, а шкура его продана? Беги, Бадубай, да вяжи Изегельдея, спрашивать будем.
Бадубайка неохотно отправился на поляну к шатру. Сунул туда голову и тотчас с воплем отпрянул:
— Ай! Глаза лишился!
Оказалось, что в шатре была одна лишь жена Изегельдея — Нафиса, она и ткнула головешкой в лицо Бадубаю.
Григорий посмеялся:
— Женка повергла витязя!
Отмахнул палицей полу шатра, Нафиса и в него запустила головней, но он отбил ее палицей. Вскочил внутрь, поймал женщину за запястье, на руках Нафисы брякали большие серебряные с чернением браслеты.
Произошла некоторая неравная борьба. Заглянувшему в шатер Бадубаю, Григорий сказал:
— Сгинь, второго глаза лишишься…
Через минуту шутливой борьбы с Нафисой на пыльных кошмах Григорий сказал;
— Я знал, что тут всегда можно найти интересное, но не догадывался, что найду еще и письмо князя Осипа к царю. Ну и плутовка!
— Шайтан! — воскликнула Нафиса, небольно ударяя Григория по щеке маленькой ладошкой. Она не поняла слов, но поняла интонацию. И ответила по-своему:
— Кажется, тебе интересно не только письмо.
— К женке, как и к необъезженной лошадке, надо подходить с умом! — сказал Григорий Бадубаю, покинув шатер.
Через какое-то время в городке послышался великий шум. Григорий выглянул из шатра и увидел, что Томас, Апса и Бадубайка ведут за руки избитого, окровавленного Изегельдея.
— Его же людишки сами его поколотили, — сказал Бадубайка, — обиделись, что слишком много он воинов погубил. И тюки наши там видали, их теперь Тогурма стережет.
— Пустите вы его, куда он денется? — сказал Григорий. — У него и так рука болит, сам себя покалечил. Да еще Илья Микитич за измену ему пропишет ижицу. Рука подживет, так задницу кнутом в кровь обдерут, заречется на всю жизнь воевать…