Дендрофобия - читать онлайн книгу. Автор: Наталья Горская cтр.№ 164

В какой же момент в нашем сознании произошёл этот переход? В какой день и час мы вдруг заметили, что нотки блатной речи уже звучат не только из подворотни, но из уст известных политиков, учёных, деятелей культуры? Даже не сама «феня», а вот это характерное «вихляние» речи приблатнённого человека, которому очень хочется выглядеть блатным «на все сто», льётся сейчас буквально отовсюду. Отец с сыном разговаривают так, словно старый пахан «базарит с сявкой», глава семьи с женой общается, как с «марухой». «У нас с ним были тёрки, и я огребла по полной», – вы думаете, это шпана какая-то «перетирает»? Нет, это секретарша столичной фирмы описывает отношения с шефом. «Мы вам не какие-нибудь лохи отстойные, чтобы нас так разводить!» – и это тоже не уркаган с подельниками общается, а депутат Госдумы прямо на заседании выражает недовольство действиями оппонентов.

Пропадает уважение между людьми, потому что преступный мир так устроен, что уважения между его обитателями нет и быть не может. Многие тюремные прозвища обидны и унизительны не просто так, а с целью воспитания нового полноценного хищника. Уважительно или нейтрально обращаются только к уже состоявшемуся хищнику, который в случае чего может перегрызть глотку за хамство. А как воспитать хищника из человека? Мордой его в парашу: «Ты – никто, и звать тебя – никак!». Потом он, если выживет, сам будет точно так же макать кого-то другого, воспитывать…

Самое удивительное, что сейчас очень многие сообщества россиян от семьи и школы до армии и футбольных болельщиков активно заимствуют блатные замашки и даже не догадываются об этом! Посмотрите, что творится на наших дорогах. Самый настоящий беспредел! И многие видят причину в том, что на дорогах наших теперь всё не по Правилам дорожного движения, а «по понятиям». Задеть «крутую тачку» – это всё равно, что начинающий уголовник законнику на ногу нечаянно наступит:

– Ты чё, лох, в натуре, не видишь, на кого наехал?!

Глагол «наехать» в привычном значении «натолкнуться на кого-либо во время езды» вовсе не употребляется, а только сугубо в уголовном значении: требовать что-либо с помощью угроз и шантажа. Так же в ходу уголовное понятие «поставить на счётчик». Владелец «крутой тачки» имеет полное право ставить на этот самый счётчик владельца автомобилишки подешевле, который его поцарапал, пусть даже нечаянно. Он же богаче, а кто богаче, тот и прав. А у кого денег нет, тот пусть вообще хавальник не разевает! Всё по понятиям. И ещё говорят, что только в нашей стране можно при покупке машины обнаружить в документах на неё приписку: «В розыске Интерпола».

Уже ни для кого не секрет, что в армии могут убить просто «по понятиям». Само понятие «дедовщины», то есть требование особого положения и уважения для тех, кто «не первый год в казарме срок мотает», очень напоминает тюремную классификацию между заключёнными. В школе точно так же старшеклассники на правах «давно здесь сидим» могут выбивать деньги из учеников младших классов, которые «сидят всего ничего». От футбольных болельщиков, к сожалению, вообще ничего не осталось, кроме пьяной гопоты, которая всё крушит на своём пути, поэтому нахождение любого на этом пути становится крайне опасным. Дети бегут из семей, где вместо отношений царят самые настоящие криминальные разборки, глубокое неуважение к близким. А зачем кого-то уважать, дорожить близкими, если «реальному пацану» семья и вовсе не нужна? Может быть, он ещё до статуса «вора в законе» дойдёт, а наличие семьи ему только попортит все показатели.

То ли в сталинские годы слишком большой процент населения отсидел, то ли слишком многие сидели за такие вещи, на которые сейчас закон не обращает никакого внимания, то ли ещё что, но в какой-то момент преступный мир перестал казаться чем-то таким, к чему следует испытывать здоровое чувство брезгливости. Подсчитано, если в каком-нибудь коллективе шестьдесят процентов участников научить играть в футбол или пить водку, то оставшиеся сорок вскоре втянутся в то, чем заняты шестьдесят. Именно шестьдесят процентов, чтобы с небольшим перекрытием половины. Если пятьдесят процентов будет играть в футбол, то другая половина просто отколется от неё и станет самостоятельной группой. Если шестьдесят процентов населения страны криминализованы, если они уже познакомились с миром тюрьмы и нравами преступного мира, то втянутся и остальные сорок – никуда не денутся. Большее поглощает меньшее.

В советскую эпоху были репрессированы и побывали в тюрьмах многие учёные, писатели и поэты, формировавшие мнение в обществе. Тогда казалось, что СССР просто-таки наводнён преступниками! С точки зрения его тогдашних хозяев каждый второй был шпионом или вредителем. Кто тогда только ни сидел: учёные, совсем не учёные, инакомыслящие, просто мыслящие и совсем не умеющие мыслить. Но прислушивались к мнению мыслящих. Это сейчас в нашем обществе мнение запросто может формировать какая-нибудь неотёсанная и совершенно бессмысленная девочка из тусовки. А тогда ещё было в силе слово, изречённое людьми мыслящими. Они описали тюремный быт, поскольку он окружал их многие годы и стал их реальностью. Именно тогда многие слова уголовного жаргона, изначально призванные идентифицировать участников преступного сообщества как обособленную часть социума, противопоставляющую себя законопослушному обществу, стали литературными, вошли в лексикон населения, политических деятелей и журналистов. В какой-то степени «благодаря» сталинизму в сознании закрепилась мысль, что у нас посадить могут просто так, за пустяк, за ерунду вроде хранения валюты, за политический анекдот, за простую шутку, в которой кто-то усмотрел нечто враждебное государственному строю. Закрепилась мысль, что сажают-то всё не тех, кого следовало бы, а совсем наоборот. Сформировался образ заключённого-мученика, и образ этот перешёл даже на тех, кто от него очень далёк. Страшные лагеря сталинской эпохи, смертоносные прииски Колымы, каторга на строительстве Беломорско-Балтийского канала, урановые рудники, где радиоактивную руду добывали голыми руками – сколько людей там сгинуло! И каких людей. Какая жестокость была допущена к этим гражданам, какая нечеловеческая свирепость, что даже могил не осталось. А теперь мы играем в гуманизм и демократию с маньяками и садистами, на их охрану и содержание выделяются солидные бюджетные средства, вместо того, чтобы выделить… всего несколько патронов.

Сформировалось двойственное отношение к тем, кто оказался за решёткой. С одной стороны – преступник, что доказано судом, а суд действует согласно букве закона. Если в законе прописано, что на территории страны нельзя торговать джинсами собственного изготовления, то суд ничего не может сделать, кроме как осудить человека за такое деяние. С другой стороны – мученик, жертва. Не тот жертва, кто у него джинсы приобрёл – тот-то как раз обогатился, – а жертва как раз тот, кого закон объявляет виноватым.

В XX веке среда деклассированных элементов общества, среда «дна» человеческого общества не была противопоставлена общественному сознанию. Мы все воспитывались на образах революционеров, которые так или иначе бывали на каторге, в ссылке, годами «томились в мрачных застенках царизма». Которые, в общем-то, ничем больше не занимались, как сидели по тюрьмам. Сколько было снято фильмов об этих «томлениях» в советское время? И как снято. Талантливо! До сих пор смотрится на одном дыхании и «Юность Максима», и «Надежда» Марка Донского, и «В начале века» Анатолия Рыбакова. Кто из нас не зачитывался «Оводом», кто не восхищался «подвигами» якобинцев и народовольцев, не ходил на экскурсии по казематам Петропавловской крепости, где ожидали казни особо опасные государственные преступники перед отправкой в Шлиссельбург? Великая Французская революция, Парижская Коммуна, взятие Бастилии, падение Бастилии – нам всем казалось, что в Бастилии несправедливо заточены только самые благородные люди Франции вроде Вольтера! Мы даже и мысли не допускали, что там могут сидеть отпетые сволочи, душегубы, садисты, людоеды. А сколько по школьной программе мы читали про «обиженных, униженных и оскорблённых», которых освободить от обид и унижений могли только радикальные меры, как государственный переворот – кстати, одно из самых тяжких преступлений с точки зрения правоведения. Обитатели ночлежек и казённых домов в произведениях русских классиков представлялись нам людьми гораздо лучшего сорта, чем законопослушная буржуазия, «жирующая на горе народном» – нам внушали, что таково уж её основное занятие во все времена. В её ряды попасть трудно – нужны несметные богатства или хотя бы «благородное» происхождение. А «дно человеческое» – вот же оно, ныряй в него с головой и становись его неразличимой частью. Человек-протест, человек, бросающий вызов «отжившим нормам буржуазной морали» – главный герой произведений, на которых воспитывалось ни одно поколение советских людей. Мало кто догадывался, что большинство «героев» революций погибли не на баррикадах, а в кабаках и публичных домах – именно там они сильнее всего боролись с «отжившими» нормами морали. Потом мы будем пытаться оживить те самые «отжившие» нормы морали, чтобы хоть как-то выжить в наступившем беспределе, но будет поздно. Поздно пытаться сделать свежими маринованные овощи и фрукты, когда соль и консерванты уже глубоко проникли в их структуру. Произошла необратимая химическая реакция.