Взлет и падение Третьего Рейха - читать онлайн книгу. Автор: Уильям Ширер cтр.№ 180

В отличие от английской и французской военных миссий в состав русской миссии входили представители высшего генералитета: нарком (министр) обороны маршал Ворошилов, начальник генштаба Красной Армии генерал Шапошников, главнокомандующие военно-морским флотом и военно-воздушными силами. Русские ничего не могли поделать с англичанами, которые в июле отправили в Варшаву для переговоров с польским генштабом начальника генерального штаба генерала Эдмунда Айронсайда, а на переговоры в Москву послать офицера такого высокого ранга не посчитали нужным. Нельзя сказать, что с отправкой англо-французской миссии в Москву очень торопились, ведь на самолете она могла бы добраться туда за один день, но миссия добиралась пароходом — медленным, грузопассажирским, который доставил ее в Россию за такое же время, за какое на «Куин Мэри» она могла бы добраться до Америки. В Ленинград миссия отплыла 5 августа, а в Москву прибыла только 11-го.

Но было уже поздно. Гитлер ее опередил.

Пока английские и французские военные ждали парохода на Ленинград, немцы действовали. День 3 августа стал решающим для Берлина и Москвы. В этот день министр иностранных дел Риббентроп, который обычно предоставлял рассылку телеграмм статс-секретарю Вайцзекеру, сам отправил Шуленбургу в Москву телеграмму с пометкой «срочно, совершенно секретно».

«Вчера я имел продолжительную беседу с Астаховым, содержание которой изложу в отдельной телеграмме.

Выразив желание немцев улучшить германо-русские отношения, я сказал, что на всем протяжении от Балтийского до Черного моря не существует таких проблем, которые мы не могли бы решить к взаимному удовлетворению. В ответ на пожелание Астахова перейти к переговорам по конкретным вопросам …я заявил, что готов к таким переговорам, если Советское правительство сообщит мне через Астахова, что оно также стремится к установлению германо-русских отношений на новой основе».

В министерстве иностранных дел знали, что в тот же день, но чуть позже, Шуленбург встречается с Молотовым. Через час после того, как была отправлена телеграмма Риббентропа, Вайцзекер направил телеграмму от себя, также помеченную грифом «срочно, совершенно секретно»:

«Ввиду сложившейся политической ситуации и в целях ускорения мы заинтересованы безотносительно к вашему сегодняшнему разговору с Молотовым продолжить беседы по более конкретным вопросам в Берлине во имя нормализации германо-советских отношений. С этой целью Шнур-ре сегодня же встретится с Астаховым и сообщит ему, что мы готовы продолжать беседы по конкретным вопросам».

Неожиданное желание Риббентропа вести переговоры по «конкретным вопросам», вероятно, удивило русских. По крайней мере, в телеграмме Шуленбургу, отправленной в 15.47, он сообщал: «…Намекнул Астахову, что мы близки к тому, чтобы договориться с Россией о судьбе Польши». Министр подчеркивал, что сказал русскому поверенному: «…Мы не торопимся».

Это был блеф. И наблюдательный советский поверенный в делах во время встречи со Шнурре в министерстве иностранных дел в 12.45 отметил, что тот, казалось, торопил события, тогда как министр иностранных дел Германии накануне «не проявлял такой спешки». Шнурре воспользовался ситуацией.

«Я сказал господину Астахову, — отмечал он в секретном меморандуме, — что, хотя министр иностранных дел накануне и не говорил о срочности, мы считаем, что это необходимо сделать в течение нескольких ближайших дней — продолжить беседы, чтобы заложить фундамент как можно быстрее».

Немцам необходимо было решить вопрос в течение ближайших дней. Астахов сообщил Шнурре, что получил «промежуточный ответ» от Молотова по поводу германских предложений. По большей части это был ответ отрицательный. По сообщению Астахова, Молотов заверял, что Москва также желает улучшения отношений, «но пока что неизвестно ничего конкретного о намерениях Германии».

Народный комиссар иностранных дел изложил свою точку зрения непосредственно Шуленбургу в тот же вечер. Посол доложил о беседе в телеграмме, отправленной после полуночи. Он сообщал, что во время беседы, длившейся час с четвертью, Молотов «отошел от своей обычно сдержанной позиции и вел себя довольно открыто». Это бесспорно. Потому что после того как Шуленбург еще раз изложил точку зрения Германии об отсутствии у двух стран противоречий и еще раз выразил пожелание достичь взаимопонимания, несгибаемый русский министр перечислил несколько акций рейха, враждебных Советскому Союзу:

Антикоминтерновский пакт, поддержка Японии в ее антисоветской деятельности, невключение Советского Союза в число участников Мюнхенской конференции.

«Как согласуются утверждения о новой позиции Германии, — спрашивал Молотов, — с указанными тремя моментами? Пока что доказательств изменившейся точки зрения правительства Германии не существует».

Шуленбург, казалось, был немного обескуражен.

«У меня сложилось впечатление, — телеграфировал он в Берлин, — что Советское правительство в настоящее время намерено заключить соглашение с Англией и Францией, если они примут все требования Советов… Я уверен, что мои заявления произвели на Молотова впечатление, тем не менее с нашей стороны потребуются серьезные усилия, чтобы изменить курс Советского правительства».

Хотя ветеран дипломатической службы хорошо разбирался в делах Советского Союза, он явно переоценивал прогресс на переговорах Советского Союза с Англией и Францией. Не знал он и до каких пределов готов идти Берлин в «серьезных усилиях», которые, как он полагал, были необходимы, чтобы совершить поворот в политическом курсе советской дипломатии.

На Вильгельмштрассе зрела уверенность, что цель эта вполне достижима. Если удастся нейтрализовать Россию, то Англия и Франция не станут воевать за Польшу, а если и станут, их легко сдержать на западных рубежах, а за это время Польша будет уничтожена и немецкая армия сможет обрушить всю свою мощь на Запад.

Колебания союзников Германии

Что касается союзников Германии — Италии и Венгрии, то к концу лета правительства в Будапеште и Риме все больше опасались, что их страны окажутся втянутыми Гитлером в войну на стороне Германии.

24 июля граф Телеки, премьер-министр Венгрии, направил одинаковые письма Гитлеру и Муссолини, в которых сообщал, что «в случае всеобщего конфликта Венгрия будет строить свою политику сообразно политике стран оси».

Сделав такой шаг, он затем отступил. В тот же день он написал двум диктаторам еще одно письмо, в котором говорил: «…Во избежание неверного толкования моего письма от 24 июля я… повторяю, что Венгрия по моральным причинам не сможет предпринять вооруженные действия против Польши».

Второе письмо из Будапешта вызвало у Гитлера свойственный ему приступ ярости. Когда 8 августа он в присутствии Риббентропа принимал в Оберзальцберге министра иностранных дел Венгрии графа Чаки, то начал разговор с того, что он шокирован письмом венгерского премьера. Согласно секретному меморандуму, составленному для министерства иностранных дел, он подчеркнул, что не ждал помощи ни от Венгрии, ни от какой-либо другой страны «в случае германо-польского конфликта». Письмо Телеки, по его словам, было «просто невыносимым». Потом он напомнил венгерскому гостю, что только благодаря щедрости Германии Венгрия смогла получить за счет Чехословакии такую большую территорию. Если Германия потерпит поражение в войне, заметил он, то «Венгрия будет уничтожена автоматически».